Василий Кучер - Две жемчужные нити

Они шли в Новоград напрямик, по тропинке, которую хорошо знал капитан Корзун, ибо по ней ходили к пропускному кордону лишь его сержанты да флотский патруль.

Тропинка петляла среди садов и виноградников, едва приметная для постороннего глаза. Ею мало кто пользовался, потому что от шлагбаума все ходили по асфальтированной дороге. А теперь Корзун показывал эту тропинку Олесе и Андрею, чтобы она была известна завтра всем людям и стала для них наикратчайшей, как он говорил, коммуникацией от Золотой долины до Новограда.

— А куда она выходит, ваша тропинка? — спросила Олеся.

— Прямо к могиле.

— Ой! — забеспокоилась девушка. — Что же придумать?

— Как что придумать? — не понял капитан.

Леся холодно взглянула на него. Он словно маленький, этот «служба-дружба». Сам ведь не раз журил ее, когда она, опаздывая на работу, проходила мимо могилы с пустыми руками. А теперь, как только сократили его должность, сразу все позабыл…

Вместо ответа девушка сбежала с тропинки на буйно зеленеющий альпийский лужок и побрела по траве, молча нагибаясь и срывая дикие цветы: ярко-красные маки, душистую медуницу, цикорий, синие полевые бессмертники, кровавые звездочки гвоздики и желтые колокольчики и снова и снова красные горные маки.

Андрей тоже принялся рвать цветы. Он захватывал цветы вместе с травой и рвал их под самый корень, небрежно бросая на руку. Парень! Он и нес их как охапку дров. За ним двинулся капитан Корзун. Этот срезал цветы перочинным ножиком осторожно, с опаской, как неумелый садовник. Он выбирал кусты, где цветов было больше, и срезал лишь один, оставляя прочие доцветать. И бутоны не трогал, как Андрей, который валил, без разбора, все подряд. Олесе это понравилось. И она первая заговорила с капитаном:

— Хватит, капитан! Надо ведь оставить и тем, кто после пойдет этой тропкой…

— Согласен… Правду говоришь, девушка, — выпрямился капитан. С этим букетом в руке он показался ей очень хмурым и одиноким.

— Да вы не грустите! — ободряюще сказала она. — Вас в Новограде все уважают и без работы не оставят…

— Что тут грустить? — вмешался Андрей. — Была бы шея, а ярмо найдется!..

— Парень! — погрозила ему Олеся, сокрушенно покачивая головой. — Ты опять не думаешь, что говоришь?

— Простите! — Андрей вскинул на плечо винтовку, смущенно посматривая на Корзуна. Свое извинение он адресовал ему.

— Да не в этом дело! — пожал плечами капитан. — В одном уверен: теперь в Новоград валом повалят все, о ком говорят «держись, море, кизяк плывет», простите за выражение… Вот и приплывут к нам из Одессы, из Ростова…

— Да что вы! — запротестовала Олеся. — Неправда! Теперь и Ростов и Одесса другими стали. У нас ткачихи оттуда работают. Рассказывали. У них давно уж того нет, что когда-то было.

Капитан вздохнул.

— Посмотри весной на реки, впадающие в море. Сколько они несут мусора, щепок, грязи и погани, которая собирается в болотах и оврагах. И море наше все это принимает, хорошо дезинфицирует, выполаскивает в соленой воде и чистой речной водой возвращает земле. Пресная вода ведь легче соленой, морской. Вот она и находится в море сверху, и испаряется, и падает из туч дождем, свежая и чистая, обогащенная кислородом и азотом. Море, Олеся, вечный конденсатор и фильтр воды…

— Да вы метеоролог! — восхищенно воскликнула Олеся.

— Нет, девушка, я когда-то следователем был. Вот и придется возвращаться к старой профессии. Снова стану фильтром и дезинфектором, если они приплывут в Новоград, все эти рыцари темной ночи и глухого бездорожья. Если они прибудут даже не из Одессы и Ростова, то уж наверное и точно из лагерей по амнистии. Из десятка честных, все осознавших и покаявшихся один да позарится на чужое добро. Вот тут мне и найдется работа… Если не в прокуратуре, то уж наверняка там, где уголовный розыск.

— У, страшно! Прокуратура! Уголовный розыск!

— Ничего страшного. Где преступление, там и наказание, — улыбнулся капитан. — Новоград до сих пор был закрытым, режимным городом. Здесь не совершали преступлений, потому и не нужны были наказания. А вот как дальше будет, посмотрим!

— Вам это не по душе, что Новоград теперь открытый город? — не выдержал Андрей, возмущенно размахивая руками. — Вы только подумайте, сколько тут можно санаториев открыть для людей! Сколько детских лагерей возле моря! Да разве комсомольский патруль не свернет шею этим рыцарям темной ночи, если повалят сюда? Я первый пойду в патрули после работы. Знаю бокс и приемы самбо…

— Я же не против, Андрей, — объяснил Корзун. — Думаешь, мне было весело день-деньской или всю ночь стоять возле ворот? Горько, брат, было. Такую красоту от людей спрятали. И море, и виноград, и целебные источники. И пляжи! А солнце какое! А грязи! Я не раз об этом думал, конечно про себя. А когда Верба так неожиданно спросил обо всем этом, у меня язык словно присох к нёбу. Стою, ошарашенный, как пень, право, слова выговорить не могу. Только в голове все вертится: «Так точно! Так точно!» Вот до чего довела служба в милиции. Думаете, я не знаю, что ваши девчата дразнят меня «служба-дружба»? Знаю…

— Кто вам сказал? — покраснела Олеся.

— Сорока на хвосте принесла.

— Матросы? — засмеялся Андрей.

— Да хоть и они… Какое это имеет значение, если теперь я возвращаюсь к гражданско-полезному делу. Не забывайте, что когда-то и я тоже был комсомольцем и тоже недолюбливал каждого милиционера, как теперь шоферы… Да! Правду не скроешь. Вот и не трепи языком, парень, будто не по душе мне, что наш Новоград открыли… Олеся тебе правильно заметила…

Тропинка извивалась в высоких травах. Они шли по ней гуськом: впереди стройная, изящная Олеся, за ней немного грузный капитан Корзун, замыкал шествие Андрей.

— Я думал еще об одном, — неожиданно снова заговорил Корзун. — Если мы спрятали в Новограде такую природу, исторические памятники, то имеем ли мы право прятать и все то, что родилось в нашем городе хорошего уже теперь, после войны? По-моему, не имеем права. Вот так я, братцы, подумал еще тогда, но ни Вербе, ни адмиралу слова не сказал…

— И напрасно! — заметила Олеся.

— Это почему же напрасно? Они же оба больше моего знают, что в Новограде происходит. К чему зря болтать? Потому они и поддержали вашу резолюцию и в Москве и в обкоме. Наверное, для того и открыли нас, чтобы все люди увидели и кое-чему поучились. Это, я думаю, и была одна из главных причин. Как говорят следователи, первое доказательство.

— Это вы правильно! — задумчиво проговорила Олеся.

Они подходили к Золотой горе, на которой высился старый маяк.

Гора возвышалась над городом и морем, за что ее и прозвали Горой всех ветров, которые живут в море, а сюда прилетают ночевать. Гора ветров и скорбного молчания. Ветры ломали об нее свои крылья и потому не залетали в Золотую долину, где шумели сады и наливался солнцем виноград.