Василий Кучер - Две жемчужные нити

— Девочки, а в конце Марта пишет, что они с Анри, как им это ни трудно, стали откладывать деньги — сантим к сантиму. Копят на билеты и просят меня пригласить их в Новоград. Ведь валюту дают только на дорогу, а кормить будем мы. Ой, как я рада, девочки, побегу обрадую стариков Яворских.

— И мы с тобой, ладно? — подбежала к ней Искра.

Ткачи застали безрукого боцмана возле маяка, он сушил на солнце линзы и иллюминаторы, хорошенько протерев их бархатом и замшей. Старик вскочил, обрадовался.

Олеся отдала ему Мартино письмо.

Старик опустился на скамью и углубился в чтение. Дочитал и радостно воскликнул:

— Пошлем им приглашение!

Он взял листочек, стал перечитывать еще раз, потом поднял глаза и неожиданно спросил:

— А вы знаете, что такое ленточка на бескозырке!

Все недоуменно переглянулись: к чему он ведет? Знают, конечно. Муаровая ленточка. Золотые якоря на ней. И надпись: «Черноморский флот» или «Балтийский флот».

— А знаете, почему она на бескозырке? Знаешь ли ты, Павел, моряцкий сын, или нет? — обратился боцман к Павлу.

— Нет, Дмитрий Григорьевич. Хоть и стыдно, а честно скажу: не знаю.

— Так знай. Когда-то очень давно, когда еще моего прадеда, а может, и прапрадеда не было на свете, морякам, уходящим в море, любимая повязывала на шею ленточку. Чтобы не забыл девушку, возвратился к ней здоровым. И чтобы беды с ним не приключилось. Ленточка на моряке была символом любви… Потом моряки перенесли ленточку на бескозырку. Ленточки были у всех моряков. Одному повязывала его девушка, другому — жена. Тут Марта пишет о жемчуге — вот мне и вспомнились давние времена: тогда-то именно и родилось наше моряцкое ожерелье. Теперь о нем забывать стали. Ленточка осталась на бескозырке, а ожерелье… Что это за моряк, который плавает на корабле и не умеет достать дна морского, открыть там глаза, рассмотреть, где что лежит? Не с подводной лодки, конечно, и не с аквалангом и баллонами, как нынешние водолазы, а просто так, в чем мать родила…

— Но ведь тело легкое. Вода не пустит на дно, на поверхность вытолкнет, — возразил Павел.

— Они камни к шее и к груди привязывали и опускались. Нос зажимали костяной зажимкой. А когда доходили до дна, сбрасывали камни. Даже в Тихий океан спускались. И выносили на поверхность каждый свою заветную ракушку. Вскрывали ее уже на палубе. Есть ли там жемчужина или нет? Если нет, то снова на дно, и так до тех пор, пока не выловит. На кораблях были мастера, которые умело просверливали жемчужину, пропускали сквозь нее просмоленный шнурок и при подъеме корабельного флага надевали смельчаку на шею. И были матросы, которые носили по пять, а то и по десять жемчужин. Герои.

— А купить они их не могли? — вмешалась Искра.

— Купить? — обиделся боцман. — Чтобы матрос покупал отвагу? Ну, знаешь, милая… — и старик поглядел на нее осуждающе. — Не было у матроса денег, чтобы ее покупать. За всю службу он мог собрать только на одну жемчужину. Это ведь сокровище. Жемчуг и сейчас стоит бешеные деньги. Настоящий, конечно…

Дмитрий Григорьевич набил обкуренную, из вишневого корешка трубку, пустил дым носом и не закашлялся.

— А когда такой матрос умирал, ожерелье переходило к сыну. И сын добавлял в него свои жемчужины. А от сына к внуку. И так из поколения в поколение, от моряка к моряку. Только после революции это вышло из моды. Матросы охотнее надевали на шею пулеметные ленты, чем ожерелье. Жемчуг же оставался женам. Женщины дарили дочкам. А те — своим детям… Я еще видел такие же ожерелья в нескольких семьях, здесь, в Новограде. Было ожерелье и в семье Тиховодов. Ну, о нем вы знаете…

— О, да тут вся честная компания в сборе, — раздался голос Анны Николаевны, а потом из-за зеленой дощатой будки показалась и она сама. — Ты что ж это, старик, молодых на улице принимаешь, ведь не лето. Озябли небось. Пойдемте-ка, я вас чайком угощу.

— Спасибо! Мы не голодные! — ответила за всех Искра.

— Нам Дмитрий Григорьевич только что про Олесино ожерелье рассказывал. Олеся от Марты письмо получила, а мы за ней сюда увязались.

— А ожерелье вы видели? Показала бы девчатам, Олеся, а? — попросила Анна Николаевна, — Пойди принеси, в шкатулке моей лежит.

Когда Олеся ушла, Анна Николаевна, глядевшая ей вслед, обернулась к девушкам:

— Она сама у нас как жемчужина. Это ее Гнат так зовет. Говорит, что его Олеся — драгоценнейший дар природы. Ведь он прав, девчата?

— Везучая она, — вздохнула Искра и задумалась.

Сказанное Гнатом о невесте глубоко ее взволновало. Она чуть не заплакала. Кто и когда так скажет о ней? Где он, ее Валентин? Одна-одинешенька, как сосна на крутой скале, которую клонят штормовые ветры.

Когда девчата, наглядевшись на жемчуг, ушли (парни — те исчезли раньше), Олеся решила поговорить с Анной Николаевной о том, что пора бы уж бригаде присвоить звание коммунистической. План они перевыполнили и продукцию дают высокой сортности. Бригада живет дружно, прогулов у ткачих нет. Андрей Мороз сдал экзамен, получил разряд, работает электриком. Павел в совершенстве овладел профессией помощника мастера и свободно может заменить бригадира. Как-то даже заменял, когда Василий Бурый болел гриппом. Девушки оказались чуткими, ласковыми. Их заботы помогли Ирине Чугай найти свое место в жизни, теперь она работает в художественном цехе. У них на станках установлено ломельное приспособление, и станок сам останавливается, если обрывается нить. А что это значит? Брак ликвидирован. Простои уменьшились. Продуктивность труда сразу возросла. Фонд зарплаты не увеличивали, потому что новых ткачей не набирали, и метр вытканной ткани подешевел. Тут Олесе помог Гнат, работая над приспособлением с Андреем и Павлом Зарвой. Изготовили его электрики и слесари из экспериментальной мастерской. И зарплата в бригаде увеличилась. Ясно же: чем выше продуктивность, тем значительнее прибыль у государства, а следовательно, и зарплата рабочих. Скоро у людей будет не только больше денег, но и других благ: детских садов, и ясель, и домов отдыха, и санаториев, и новых квартир, которые государство дает бесплатно. Все то, чего не имеет Марта во Франции и чего никогда не будет иметь. Олеся в этом уверена — и поэтому часто плачет над письмами Марты. А девушки в бригаде, читая эти письма, по-иному оценивают свою работу и все окружающее. Олеся ничего не добавляет, не объясняет. Берите, читайте. Не маленькие.

Да, пора поговорить с парторгом, девушки это заслужили…

Анна Николаевна уже принялась за стирку. Дмитрий Григорьевич что-то строгал на верстаке.

Старик, сдвинув очки на лоб, весело поглядел на Олесю.

— Небось пришла порядок наводить у Гната в комнате? Молодец, дочка.

— Очень хочется, чтобы было чисто, когда Гнат вернется из похода. Страх как не люблю беспорядка…