Милорад Павич - Железный занавес

И наконец, углубившись в прошлое еще на один круг, получаем 1051 год. Это был момент окончательного разрыва между восточным и западным христианством. Как известно, в те времена сербский престол занимал союзник Византии Михайло, который приблизительно в 1052 году получил из Константинополя титул протоспатора, а несколько позднее (в 1077 году) — королевскую корону из Рима. Он поддерживал мир с Византией целых двадцать лет. Когда в 1073 году этот мир был нарушен восстанием сербов и болгар против греческого императора Михаила VII Дука, в сражении около города Скопье сербы взяли в плен высокопоставленного византийского военачальника по имени Лонгибардопул, который, по всей видимости, был лангобардом из Нижней Италии. Он сразу же перешел на сторону победителей и сделался зятем стоявшего во главе сербов Михайлы и шурином его сына Бодина, который только что был избран в Призрене болгарским царем. Союз с византийским военачальником был заключен потому, что в случае изменения ситуации в пользу Византии он мог ради спасения своей жены несколько пренебречь правилами и обеспечить восстановление отношений между двумя народами и двумя мирами — победителями и побежденными. На личности Лонгибардопула кончается моя «родословная по миссии», он является последним этапом тысячелетнего спуска в прошлое.

Итак, в конце пути я оказался в том же положении, что и в октябре 1971 года, когда встретился с Венцловичем: Венцлович (устами одного поэта из Скопье) говорил на македонском языке, и я, будучи византийским военачальником родом из Нижней Италии, знакомым только со своим родным языком и с официальным греческим, не мог считать язык Венцловича родным и вполне понятным. Его язык, кстати, был очень похож на тот, которым пользовались в своих книгах и проповедях Кирилл и Мефодий, Климент Охридский и святой Наум и на котором в XI веке в Скопье, где проходила моя служба, как раз и должны были говорить — ведь это и был македонский язык.

Таким образом, сон еще раз показал, что это действительно был Венцлович, а меня он предупредил, что пора наконец, по прошествии тысячи лет, оставить своих сторонников и перейти на сторону противников. Надеясь на то, что, может быть, через двести тридцать лет кто-нибудь из стана моих врагов случайно и благосклонно окажет мне помощь. Так же как я Венцловичу.

Из края, где на границе между Боснией и Герцеговиной жили богомилы и где почитали пчел и хоронили ульи, привели как-то в 1587 году в дубровницкий монастырь Меньших Братьев у крепостных ворот Пиле сына кузнеца, чей родственник жил и умер в этом монастыре, оставив своему племяннику из Боснии завещание совершить паломничество ради спасения его души (pro anima) к святому Николе в Апулии. Молодой человек от паломничества отказался, но принял монашество и остался в Дубровнике. Как записано в Acta Sanctae Mariae Majoris под номером XVII, 75.2130 А/2 от 18 августа 1617 года с собственных слов брата Радича Чихорича, он быстро привык к Дубровнику и к францисканскому монастырю, где у него была своя келья, но все же в память о родных местах постоянно носил под рясой и украдкой разминал пальцами небольшой кусок воска. Сам не зная зачем и помимо своей воли, он начал делать восковые оттиски с попадавшихся ему под руку ключей. И вот так, понемногу, игра стала превращаться в страсть, а потом у него возникла одна мысль, в дальнейшем превратившаяся в разработанную систему. Брат Радич ходил от кельи к келье, от дома к дому и всюду делал оттиски ключей, придумывая разные способы не попасться никому на глаза и остаться незамеченным. Ночью он старательно отливал ключи и развешивал их на внутренней стороне большой двери своей кельи, где был начерчен детальный план города, а для каждого ключа было заранее приготовлено место и определен номер. В 1617 году многолетний труд увенчался успехом и подошел к кошу: на дверь был повешен последний ключ, сделанный но оттиску с замка небольшого складского помещения в предместье Преко. Теперь у него были ключи ко всем замкам Дубровника. Тогда он, как записано в Acta Sanctae Mariae Majoris, решил их испробовать. Все по очереди. Начал с последнего, как следует смазал его и отправился в намеченное место.

Оказавшись в Преко, брат Радич, дрожа от любопытства и страха, остановился перед дверьми склада, внутри которого едва заметно горел свет. Ему открывался новый мир, он впервые получал возможность незаметно войти в жизнь других, совсем не знакомых ему людей. Достав ключ, он аккуратно и легко вставил его в замочную скважину. Ключ беззвучно повернулся, и дверь отворилась. В глубине помещения сидела босая девушка и плакала в свои волосы; перед ней на треножнике стоял опанок, внутри опанка лежал хлеб, а из носка опанка торчала восковая свеча. Ее волосы спускались на обнаженные груди, из них капало густое черное молоко, и у них, словно это были глаза, имелись ресницы и брови. Девушка разламывала хлеб и складывала куски в свой подол. Когда они размокали от слез и молока, она сбрасывала их на пол, себе под ноги. Эти ноги были в два раза старше ее, и вместо ногтей на них были зубы. Сложив вместе ступни, девушка жадно жевала этими зубами брошенную вниз пищу и, не имея возможности проглотить пережеванные куски, оставляла их валяться в пыли.

— Ведьма! — закричал монах, и стража, как раз в это время совершавшая обход через Преко, тут же бросилась на крик и застала колдунью на месте преступления, а монаха, окоченевшего и полумертвого от страха, на пороге дома. Чтобы отделить нечистое место от внешнего мира, каменный порог перед домом разломали, монаха отвели к Меньшим Братьям, а колдунью передали в Большое вече Республики, которое предало ее суду Sanctae Mariae Majoris.

Она оказалась той же самой колдуньей из Герцеговины, которая жила в Чепикуче и которую еще в 1612 году сланский князь обвинил в колдовстве и отправил в Дубровник на суд Большого веча. Ее тогда приговорили к изгнанию в Апулию, а она вот взяла да и вернулась. Теперь, в 1617 году, ведьма снова оказалась перед судом, но на этот раз она защищалась необычным способом и привела в растерянность как светских, так и духовных лиц, которые участвовали в рассмотрении ее дела. В отличие от других обвиняемая не отрицала того, что она ведьма, но просила принять во внимание то обстоятельство, что относится к преисподней восточного мира, к злым силам византийской территории и к аду православного христианства. Граница между восточным и западным подземным миром, напомнила она судьям, проходит через гору Срдж, спускается к Дубровнику, а потом под землей, под Преко, пролегает точно по линии раздела соленых вод моря и пресных вод суши. На чужой территории ее схватили случайно, и это не дает право монахам ордена Меньших Братьев, равно как и другим представителям западного христианства, вершить над ней суд. Она требовала, чтобы приговор подтвердил представитель восточного обряда, чью юрисдикцию она считает единственно правомочной. В противном случае может получиться так, что и православные суды восточного христианского обряда начнут заводить дела на представителей западного подземного мира, если те попадут к ним в руки.