Элли Ньюмарк - Сандаловое дерево

— Так что ты предлагаешь? Взять другую служанку? Она и ее совратит. Наша дочь больна! — Мистер Уинфилд уставился на потолок, словно взывая к помощи свыше. — Кто знает, возможно, Индия выжжет эту… этот порок. К тому же в Индии молодой женщине и не остается ничего другого, кроме как идти замуж. Думаю, закончится тем, что она выскочит за какого-нибудь военного, больше интересующегося лошадьми да сражениями, чем домашними утехами.

— Путь туда неблизкий, но я все-таки должна побывать на ее свадьбе. — Миссис Уинфилд зацепилась взглядом за букет белых роз на столе. — Может быть, родит и успокоится.

Мистер Уинфилд раскурил сигару.

— Ты что же, намерен здесь курить?

— Пропахшие дымом шторы не самая серьезная наша проблема, — проворчал он.

— Да. — Она разгладила белую скатерть на столе. — Если Адела выйдет замуж в Индии, видеть ее мы будем нечасто.

— Тебя это сильно беспокоит?

Миссис Уинфилд ответила не сразу, а когда все же ответила, голос ее прозвучал тихо и печально:

— Не очень.

— Я так и думал. — Он раздраженно затянулся. — Сам все устрою.

Октябрь, 1855

Милая Фелисити!

Самое ужасное и самое чудесное из того, что могло случиться, случилось. Мама застала нас с Кэти в компрометирующей ситуации. Ты понимаешь меня? А если нет, то я скоро смогу все объяснить сама, потому что меня высылают в Индию с Рыболовецким Флотом! Отплываю незамедлительно.

Бедную Кэти выгнали, и мне даже не известно, куда она ушла. Но я оставила поварихе твой адрес в Калькутте на случай, если она вернется. Выплакавшись, я утерлась и написала Кэти самое лучшее рекомендательное письмо. Да еще вложила в конверт приличную сумму, все свои деньги, — невыносимо думать, что она сейчас в нужде. Все это я оставила поварихе, которая обещает сделать все от нее зависящее, чтобы Кэти получила письмо. Не представляю, что еще я могу для нее сделать.

Все так неожиданно, так радостно и грустно — я ловлю себя на том, что, оплакивая Кэти, вдруг начинаю улыбаться при мысли, что скоро встречусь с тобой. Слезы бегут по щекам, а на губах улыбка. Порой мне кажется, что я схожу с ума.

Мы все же будем вместе.

1947

Жизнь в Симле выстроена по вертикали — забирается все выше и выше по горным склонам. Подняться по широкой пешеходной улице под названием Молл означает одно из двух: либо вы едете меж двумя рядами сосен в легкой двуколке, либо вас волокут сразу три рикши: двое тянут, а один толкает. В первый раз подъем изрядно напугал Билли и даже немного меня — не отличающаяся чистотой тропа изобиловала коварными поворотами, — но по прошествии трех месяцев мы, соблазненные и плененные Индией, уже просто сидели, отклонившись на сорок пять градусов и не обращая внимания на лошадку, которая, выбиваясь из сил и норовя вырваться из сбруи, влекла нас по извилистой дороге.

Наверху я расплатилась с возницей и пересадила Билли со Спайком в его коляску-машинку Молл, как всегда, кишел пешеходами, воздух пах пакорой, жарящейся в кокосовом масле над разложенным прямо на улице огнем. Узкие каменные ступеньки убегали в сторону, к туземному кварталу — скопищу освещаемых лишь свечами лачуг, палаток, храмов и мечетей. Уличные торговцы острым взглядом высматривали добычу, покупатели шумно торговались. Я поправила очки. На шее у меня висел на тонком кожаном ремешке фотоаппарат «Брауни», готовый сделать то, чего никому еще не удавалось, — «захватить» Индию. Мы смешались с толпой, с пылью, с шумом, с полихроматическим хаосом, и этот хаос так далеко унес меня от проблем, что я полюбила его. Полюбила!

С Молла открывался вид на раскинувшуюся внизу Симлу — дома, торговые палатки на склонах — и возвышающуюся на кряже церковь Христа с уткнувшимися в небо шпилями цвета сливочного масла. Мы миновали булочную «Кришна бейкерс», крошечную табачную лавку «Глория Пэлас» и повернули к церкви. Дорога шла все время вверх, так что к высокой арочной двери я доплелась едва живая, пыхтя и обливаясь потом.

— Ух ты, — сказал Билли. — Мы что, в церковь?

— Заглянем на минутку, милый.

Я потянула за железную ручку, но дверь не поддалась. На крыльцо, звеня болтающимися на лодыжках браслетами, поднялась женщина в сари абрикосового цвета. Я поклонилась. Ее волосы пахли кокосовым маслом.

— Церковь закрыта?

— Закрывается, мадам.

— На весь день?

Она помотала головой:

— Закрыто весь день, мадам. Приходить через два часа.

— Так она закрыта на весь день или откроется через два часа?

Женщина в сари снова помотала головой, но уже с некоторым раздражением:

— Закрыто весь день. Приходить через два часа.

— Ладно. — Я повернулась к сыну: — Веселей, Бо-Бо. Похоже, в церковь мы уже не попадем. — Я кивнула женщине в сари, она в ответ сверкнула колечком на большом пальце ноги.

Мы подошли к домику священника, но дверь тоже оказалась закрыта. Я порылась в сумочке, нашла карандаш и написала записку на обратной стороне старого счета из магазина привозных товаров.

Достопочтенный отец Локк,

Я бы хотела в удобное для Вас время ознакомиться с церковными записями девятнадцатого века. Спасибо.

Я сложила записку, подсунула под дверь и, развернув коляску, направилась к угловатому каменному зданию библиотеки рядом с церковью. Эта дверь была открыта, но внутри стояла гнетущая тишина. Деревянные половицы скрипели под ногами, полки стеллажей прогнулись под тяжестью пыльных, солидных на вид, старинных фолиантов.

— Здесь страшнее, чем в церкви, — прошептал Билли.

— Давай найдем тебе какую-нибудь книжку. Мы быстро.

Я нашла книгу с цветными картинками, изображавшими правителей империи Великих Моголов, храмы с луковичными куполами и суровых воинов с грозно занесенными скимитарами. Пока Билли несмело переворачивал страницы, я отыскала историческую секцию, а там — внушительный том с многообещающим названием «Радж». Статью под заголовком «Сипаи» сопровождала иллюстрация — дерзкого вида молодой индиец в тюрбане с плюмажем, облегающих белых штанах и красном мундире с латунными пуговицами. Английская винтовка в его руках выглядела трофеем. Жуткая картинка на следующей странице изображала убитых и умирающих индийцев в обнесенном стеной дворе. Под стеной лежали десятки или даже сотни тел: мужчины с застывшими в ужасе глазами, женщины в окровавленных сари, дети. Подпись гласила: «Резня в Амритсаре». Объяснение нашлось на соседней странице. В 1919 году, когда тысячи индийцев собрались на праздник весны на площади Джаллианвала-багх, британские солдаты, которыми командовал бригадный генерал Реджиналд Дайер, открыли по ним огонь. Политическое напряжение росло уже несколько недель, но никто не ожидал нападения на невооруженных людей. Дайер приказал своим людям стрелять туда, где толпа гуще, и они стреляли, пока не кончились патроны, выпустив четырнадцать сотен пуль. Бронемашины блокировали единственный выход, и люди пытались лезть через стены, становясь легкими мишенями. Спасаясь от пуль, некоторые прыгали в колодец — потом оттуда достали сто двадцать трупов. Численность убитых и раненых превысила полторы тысячи человек. Младшему из погибших было шесть недель.