Элли Ньюмарк - Сандаловое дерево

Проснулась я от того, что Мартин тронул меня за плечо.

— Эви? — прошептал он. — Прости.

Я лежала лицом к спинке дивана и проснулась толчком, от его прикосновения.

— Я напился, но это не может служить оправданием моего поведения.

Нахлынули воспоминаниями о прошлом вечере.

— Мы оба вели себя ужасно, — пробормотала я, поворачиваясь к нему. — Почему ты никогда не рассказывал, что освобождал концентрационный лагерь?

Мартин отнял руку.

— Не хочу говорить об этом. Но за вчерашний вечер прошу прощения.

Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Я закрыла глаза, вспоминая сон, в котором пыталась надеть опаловые серьги. Во сне я с силой прижимала серьги к мочкам, но они соскальзывали, снова и снова.

После завтрака я занялась уборкой — перемыла посуду, протерла столы, отдраила полы — и протирала нефритового Ганешу на каминной полке, когда Билли легонько потянул меня за рукав:

— Мама?

— Да?

— Вы с папой снова ругаетесь?

— Нет, Бо-Бо. Все хорошо.

— У тебя вид сердитый.

— Нет, Персик. Все хорошо, правда.

Прихватив Спайка, Билли выскользнул на веранду.

Там он забрался в плетеное кресло, и я услышала, как он буркнул:

— Врет.

Он раскачивался в кресле, устремив взгляд на горы, — вылитый маленький старичок, — и мне захотелось подбежать к нему и крепко-крепко прижать к груди. Хотелось извиниться за то, что я привезла его в такое уединенное место, за наш разваливающийся брак, за то, что у его отца проблемы с психикой, за то, что я дурная мать. Но ему ведь всего пять . Я вышла на веранду и усадила сына к себе на колени. Так мы и сидели — молча, уставившись на сандаловое дерево.

Через заднюю дверь на веранду выскользнула Рашми — в ноздре поблескивает колечко, из-под сари выпирает спрятанный кокос.

— Пойдем, бета?

Я поцеловала Билли и передала его Рашми, а сама села на велосипед и поехала вниз, к деревне. Я снова рисовала на доске привычные розовые картинки, но так сильно нажимала на мел, что он только крошился. Дети все так же коверкали слова, и это мне действовало на нервы, хотя прежде казалось милым. Урок я закончила раньше обычного, но нетерпение свое постаралась скрыть. Фотоаппарат в тот день я не взяла и задерживаться в деревне не собиралась.

Масурла выглядела какой-то выцветшей, воздух пах дымом: где-то горел мусор. Коровы раздражали своей неухоженностью, вездесущие обезьяны — крикливостью. Я понеслась назад на предельной скорости, припав к рулю, задыхаясь от усилий. Попадавшихся пешеходов и рикш я разгоняла, отчаянно колотя по звонку на руле.

Как только Рашми ушла, забрав мусор, в дверь постучал посыльный — босой, с обнаженным торсом паренек в тюрбане, зубы у него были красные от бетеля. Сложив ладони, он поклонился и протянул свернутую в трубочку бумагу. Индийцы пишут на длинных шероховатых листах, которые сворачивают потом в свиток. Я дала ему пару монет, поклонилась в ответ и, не дожидаясь, когда мальчик спустится с крыльца, развернула бумагу. На листе, примерно шести дюймов в длину, было короткое послание на английском, написанное строгим, аккуратным почерком.

Дорогая Эви,

Я обнаружил в наших записях упоминание о ваших английских дамах. Можете застать меня в храме сегодня в три часа дня.

Ваш искренний друг

Любопытство мое немедленно ожило, подняло голову, требуя внимания. Я свернула лист. Не терпелось повидать Гарри. В Индии мне было чертовски одиноко. Но конечно же, поехать в Симлу с Билли я уже не могла. На часах почти половина третьего, около четырех Хабиб придет готовить обед, но в записке сказано: « Сегодня в три часа дня». Уж не уезжает ли Гарри? Что, если его пребывание в ашраме завершается? Я представила, как он ждет, то и дело поглядывая на дверь, возможно даже выходя на улицу, чтобы посмотреть, не иду ли я. Мне нужна няня.

Европейские женщины Масурлы большую часть времени безвылазно сидят дома, и ближе всех к нам, в Морнингсайде, жила Верна Дрейк — с ее лошадиной улыбкой и незадавшимися сконами. [25] Скон — хлеб быстрого приготовления ( англ. ). Детей у Верны не было, но ко мне она всегда относилась дружелюбно. Каждый раз, когда я натыкалась на нее в магазине, она одаривала меня ослепительной улыбкой и приглашала на очередное заседание клуба.

Я сунула в сумочку письмо Фелисити, усадила Билли в коляску и направилась в Морнингсайд. Когда мы поднимались по ступеням террасы, Билли спросил:

— Это ведь здесь живет та леди с зубищами?

— Да. — Я невольно улыбнулась. — Вот только при ней такого говорить не следует. Это может ее обидеть.

Билли посмотрел на Спайка, словно я оскорбила их обоих.

— Мы знаем, мама.

— Так, вы со Спайком ведите себя хорошо у миссис Дрейк, ладно? А я съезжу на встречу.

— Почему мы не можем с тобой?

— Потому что это встреча для взрослых.

— Черт!

В этот миг дверь распахнулась, Верна изумленно уставилась на нас, но быстро, взяв себя в руки, радушно улыбнулась:

— Вот так сюрприз, Эви Митчелл! Заходите же!

Говорила она отрывисто и повелительно — манера, выработанная за многие годы общения со слугами и мелкими чиновниками. Слова вылетали из нее, словно она их выплевывала, надкусив. А с лица не сходила улыбка, и таких больших зубов я ни у кого еще не видела.

— Мы так и не увидели вас с Мартином в клубе. И где же вы прячетесь?

— Просто заняты. Вы же понимаете. — Я кивнула в сторону Билли, словно сам факт его существования исключал возможность какой-либо отдельной от него жизни. Я рассчитывала на то, что бездетная Верна примет мои слова на веру.

Билли забрался со Спайком на обитое старинным чинцем кресло, а я присела на краешек парчового и явно антикварного диванчика, с трудом удержавшись, чтобы не открыть ящичек придиванного столика. Куда же подевалась вся мебель из дома Фелисити?

— У вас чудесная мебель, Верна. Викторианская?

— Кое-что, наверное. Хотите чаю? Я распоряжусь, чтобы подали.

— Нет-нет, спасибо. Я пришла попросить об услуге. — Я поймала себя на том, что пальцы мои судорожно вцепились в сумочку. Соврать Верне оказалось сложнее, чем соврать мужу, к тому же, по многим причинам, это казалось мне неправильным. — Нужно отнести кое-что Мартину. — Я похлопала по сумочке. — Он забыл утром. А ему это очень нужно.

Верна поерзала в кресле:

— А со слугой разве послать нельзя?

— Это важно. Мне в самом деле надо отнести это самой. — Я снова похлопала по сумочке.

— Что ж, будьте осторожны.

— Конечно. Но не могу ли я оставить у вас Билли?

— Билли? — Верна разгладила складки на цветастой юбке и уставилась на Билли так, словно тот был пучеглазым марсианином, высадившимся в ее гостиной из космического аппарата. — Что ж… полагаю…