Юрий Трещев - Избавитель

По радио звучала музыка, концерт Рахманинова в записи.

Закрыв глаза, Серафим откинулся на спинку стула. Он не заметил, как к нему подошел высокий, сухощавый господин в клетчатом пиджаке. Осторожно кашлянув, незнакомец слегка склонил голову и заговорил вкрадчивым, каким-то умоляющим голосом. Приоткрыв веки, Серафим минуту или две рассматривал незнакомца. Высокий, лицо бледное, словно напудренное, с тонким носом и водянистыми глазами.

«Боже, да это же Фома… выглядит так, как будто явился с того света… и там его пытали…» — Серафим отвел взгляд. Он вовсе не рад был этой встрече.

— Наверное, вы обознались, меня вечно с кем-то путают… — Не допив пиво, Серафим встал и пошел к остановке трамвая…

Около часа Серафим ехал в трамвае и думал о том, о чем привык думать. Мысли были путанные. Иногда он отвлекался, смотрел в окно на дома с голыми стенами и ржавыми крышами. У них был такой сиротский вид. Наконец за домами обрисовался пруд, как овальное зеркало в рамке с пятнами отслоившейся амальгамы. Трамвай остановился.

— Чистые пруды… — объявила сонным голосом кондуктор, дородная пожилая женщина.

Вместе с Серафимом из трамвая вышла и рыжеволосая дева в черном, на которую он обратил внимание еще на привокзальной площади.

Уже смеркалось. Невозможно было определить, где кончается город и начинается небо, теснимое текучей темнотой и иногда освещаемое редкими вспышками зарниц. Серафим зябко повел плечами, пронизывающая сырость уже ощущалась во всем, и, сам не понимая зачем, пошел за девой в черном.

Услышав шаги за спиной, дева обернулась, быстро глянула на Серафима и исчезла в арке дома с крыльями флигелей. Дом казался не обитаемым.

Помедлив, Серафим вошел в арку, повернул налево, потом направо, поднялся по жутко скрипящей лестнице и очутился в длинном и темном коридоре, который как будто нигде не кончался. Он чиркнул спичкой, еще и еще. Спички вспыхивали и с шипением гасли. На мгновение высветилась рама окна, высохшие цветы, как декорации для реальности. Откуда-то донеслись свистки маневрового паровоза. Потянуло запахом гари, копоти. Серафим стоял и оглядывался, испытывая непроизвольное ощущение, что уже был здесь когда-то. Все эти звуки, запахи, приводящие в отчаяние, и эта до боли знакомая дверь, обитая кожей, и выставленные за дверь вещи…

В складках темноты увиделась комната с фикусом, низким потолком и окном, заставленным геранями в горшках. Среди теней и отражений, навязчиво повторяющихся в листьях фикуса и в зеленоватых стеклах буфета, обрисовался силуэт тетки. Она сидела у керосиновой лампы. Он мог бы сосчитать все ее бородавки и родинки на лице и пуговицы на кофте. Отложив вязание, она прикрутила лампу и посмотрела в окно. За окном длилась дождливая и душная августовская ночь. Тогда Серафим еще ничего не знал о бессоннице. Ему было всего 7 лет. Он стоял посреди комнаты. Ледяной пол обжигал босые ноги.

Шаркая стоптанными галошами, мимо прошел дядя и, что-то пришептывая, сел на кушетку у окна. Серафим подошел поближе. Ни тетя, ни дядя его не замечали. Он нашел это вполне естественным, может быть немного странным.

Звякнула люстра, сосульками свисающая с потолка. Вздулись шторы. Как будто где-то открылась дверь. Серафим невольно вздрогнул. Донеслось мяуканье кошки. Он резко и угловато обернулся и увидел деву в черном. Рыжие волосы падали ей на глаза. Она откинула волосы за спину. Неожиданное и ничем не объяснимое появление в комнате незнакомки несколько смутило Серафима.

— По своей глупости я решила, что ты уже не придешь… — Незнакомка обхватила его шею маленькими, мягкими руками, притиснулась. Совсем близко он увидел ее фиалковые глаза с отблесками на дне, почувствовал запах ириса.

— Нет, нет, не сейчас… не вовремя… позже… может быть завтра… — пробормотал он.

— Милый, никогда ничего не бывает вовремя…

Серафим понял, что его с кем-то перепутали.

Запоздалая паника, отступление в глубь коридора. Пропадающие и вновь возникающие двери, жутко скрипящая лестница, арка, как вход в преисподнюю, тусклые пузыри фонарей, шум дождя, уже подлинного…

В шум дождя вмешался тупой скрежет. Из переулка выполз трамвай и остановился у дома с террасой, затянутой проволочной сеткой. Из трамвая выпрыгнула белая сука. Следом за сукой спустился полковник. Он подволакивал ногу и шел как-то странно, как будто кто-то подталкивал его в спину. Увидев Серафима, полковник осветился улыбкой, тут же и помрачнел.

— Обратите внимание, на каждом углу агенты… не иначе, что-то готовится… — забормотал он, захлебываясь. Он спешил выговориться, излить душу. Жил он одиноко и никого бы не огорчил своей смертью. Он был похож на дядю Серафима. То же блеклое, подергиваемое тиком горбоносое лицо, те же белесые, одурманенные бессонницей глаза, обведенные красным с расширенными зрачками и слипшимися ресницами. — Город стал похож на Вавилон… они ждут мессию, чтобы спастись от одного рабства и попасть в оковы другого… нет, на самом деле, разве вы ничего не слышали об Избавителе?.. все только о нем и говорит… и это не призрак, я вас уверяю… я догадываюсь, кто выбрал сюжет и краски… заметьте, преобладают коричневые тона… и я знаю, кто скрывается за этим именем, — зашептал полковник, доверчиво ухватив Серафима за пуговицу. — Это отнюдь не миссия, а Старик… он все еще мечтает вернуть себе утраченную власть… правда, у меня нет доказательств, одни подозрения… почти 30 лет я был его тенью, но вынужден был уйти в отставку, когда застал его в гардеробной, где он тискался с кузиной… ей было всего 13 лет… — Полковник косо глянул на Серафима, как будто подозревая и его в чем-то подобном. — Она пыталась повеситься, но неудачно, веревка была надрезана в нескольких местах и порвалась… я нашел ее с петлей на шее… надо сказать, что она была очень даже ничего себе, и не зря Старик влюбился в нее… его было просто не узнать… но эти утомительные и восхитительные приключения всех нас приводят к одной и той же гавани… как-нибудь я расскажу вам историю Старика…

Слушая полковника, Серафим наблюдал за домом с террасой, из окна которого одна за другой вылетали птицы и исчезали в наползающих на город тучах.

— Странно, что птицы улетают и не возвращаются… — пробормотал полковник и пошел дальше своей шаткой, оступающейся походкой. Как все старики и неудачники он жил прошлым.

Проводив полковника взглядом, Серафим перешел на другую сторону улицы.

В некоторых окнах уже горел свет. Люди занимались обычными делами, не имеющими последствий для их спасения.

Серафим шел и оглядывался. Дома, деревья, облака, подсвеченные желтым светом фонарей, представлялись ему всем, чем угодно, но только не фонарями, и редкие для этого часа прохожие вели себя как-то странно, как в театре, точно какие-то сценические персонажи, вначале нечеткие, расплывчатые, размытые, не имеющие лиц и очертаний, они обретали форму, цвет…