Юрий Трещев - Избавитель

— Но…

— Сущий бред и не пытайтесь меня переубедить…

— Я хотел бы напомнить вам, к чему привело слияние Сатурна и Юпитера в созвездии Рыб…

— Да, я помню… я всё помню… все мы были на чем-нибудь помешаны… — Министр оживился. — А помнишь, как мы вписывали в театральные афиши свои имена, мечтали, что в один прекрасный день мы станем знаменитыми в городе, где собираются все слухи и все философы… ну, хорошо, я готов выслушать вас, скажем, в субботу или в любой другой день на следующей неделе… и все же это бред… бред… — прокричал Министр и скрылся в зарослях теней…

Над водой косо пронеслись птицы. Задрожали, зыблясь, листья с ветвями, ловя пугливый промельк зарницы. Послышался легкий шелест шагов, будящий эхо, отзвуки. Девочка 13 лет выбежала из сонной тишины сада. На ней была только лента, стягивающая рыжие волосы. Ее лицо, изгиб шеи, подрагивающие округлые груди с алеющими сосцами что-то напомнили ему. Он обежал взглядом весь ее тонко очерченный облик, полускрытый в мягком перламутровом свете и дрожащими пальцами протер стекла очков. На берегу уже резвилась целая стайка ангелов. Едва касаясь стопами, многорукие и многоликие они вились в странном танце, мерцая, гасли поочередно и вновь вспыхивали зыбким сиянием, взметая огнистые пряди. Капельки влаги поблескивали на атласной коже их обнаженных тел, как глаза, светло-зеленые, льдистые, темные, карие, таящие что-то на дне и сияющие в своей прозрачности.

Астролог отступил, потрясенный, еще дальше, еще, перебегая от дерева к дереву и прихрамывая, точно сатир.

Со смехом девочки упали на песок, раскинулись и сплелись в полукружье, одевая песком свои груди, бедра, потаенные места…

— Ах… — Девочки увидели Астролога, окружили его приливной зыбью, тесня плечами, ослепляя сосцами, улавливая сетью рук и подставляя губы, как спелые сливы. Ослабевший, он опустился на песок, даже и против желания. Одна из дев легла ему на колени, свилась, как змея, безмолвная и неподвижная, вдруг зашипела. Уже и другие, шипя, извивались у его ног на песке, неистово бились, страстно сжимая сплетенными пальцами его влажную шею, опьяняя жарким дыханием.

Закрыв глаза, Астролог откинулся на спину и вдруг почувствовал, что летит. По покатому склону, судорожно цепляясь за ветки, он соскользнул в серо-зеленую воду, и увяз в иле и в осоке, изумленный…

От реки поднимался туман, постепенно укрывая город водянисто-красноватым мороком. Засыпая на ходу, Жанна брела за Иосифом. Неожиданно дорогу ей заступила цыганка.

— Ах, ягодка, румяная и свежая, глаз не отвести… дай-ка мне руку, погадаю… — Жанна нерешительно протянула ей руку. — Ждет тебя казенный дом, милая…

— Иди, иди… показывай свое искусство в другом месте и другим… — Оттолкнув цыганку, Иосиф увлек Жанну в переулок, где стоял лимузин.

Вздымая тучи вони и гремя помятыми крыльями, лимузин отъехал и спустя несколько минут подкатил к южным воротам Башни. Сонно глянув на лимузин через пыльные стекла, Привратник включил светофоры. Как кошачьи глаза они засветились в темноте.

Лимузин остановилась у нулевого верстового столба. Иосиф и Жанна вышли из машины, и пошли вдоль ограды к флигелю. Внезапно, как будто из воздуха между обвитыми хмелем и виноградной лозой пиками ограды возник господин в длинном черном плаще, обвисшем складками. На вид худой, лицо почище, чем у привидения с синеватым оттенком и мешками под глазами. Иосиф и незнакомец о чем-то заговорили. Долетали только обрывки фраз. Привратник, если и недослышал, то догадался, что говорили они об Избавителе, и понял, что напал на след каких-то приготовлений. Так же внезапно, как и появился, призрак в черном исчез.

«Странно все это, не иначе что-то готовится…» — подумал Привратник и, выключив светофоры, зевнул с криком. Послонявшись по комнате, он прилег на топчан. Лежа, он продолжал думать.

«А что если обо всем этом сообщить…» — Еще колеблясь, как это бывает в реальной жизни, он стал сочинять докладную записку.

«По долгу службы я обязан довести до вашего сведения, что…» — Устав от слов, которые нагромоздил, Привратник откинулся к стене и ушел мыслями куда-то в сторону и назад, снова вернулся к докладной записке, ничего не почерпнув из своих блужданий.

«Как же там пишут дальше… черт, память совсем дырявая…» — Он наморщил лоб. Нелепые потуги что-то вспомнить, скопировать. Взгляд его скользнул по стене, наткнулся на коврик с озером, влипший в простенок вместе с плывущими лебедями. Среди камышей обрисовалось лицо его пассии, фигура. У нее было множество рук, они колыхались, как водоросли в мутной воде. Он сморгнул, и уже поблекшее наваждение рассеялось…

Почти тридцать лет Привратник простоял на посту у Южных ворот Башни. Злые языки окрестили его Сторожевым Псом.

«Так и есть, пес он есть пес… а она сука… все они суки… — Привратник вздохнул. За тридцать лет он дослужился до прапорщика. — И все из-за моей проклятой нерешительности… войти бы и брякнуть с порога, отчудить… и что потом?.. — Он встал и с застывшим лицом подошел вплотную к зеркалу, темному и чуткому. Глянув туда, он ничего нового для себя не увидел. — Глаза, как у вареной рыбы…» — Разгладив морщины, он опустился на топчан…

Привратник родился в провинции, в местечке с неприличным названием «Вобля». Вспомнился дом на косогоре с тесными комнатками, коридорами и лестницами, родители. Вечером отец обычно просматривал газеты.

— Что там пишут хорошего?.. — услышал Привратник голос матери и невольно вздрогнул. Она сидела у лампы и, сколько он помнил, всегда вязала.

— Что хорошего они могут писать?.. — отозвался отец. Он стоял в прихожей уже в плаще, седой, лицо скуластое, с румянцем на скулах, на голове берет. Отец Привратника был художником. — Я в мастерскую… приду поздно… — Звякнув связкой длинных ключей и сунув в карман газету, отец ушел. Его мастерская располагалась в Октябрьском тупике рядом с рынком, где торговали и молдавским вином, так что у него всегда был выбор: или объятия девяти муз, или улыбка Диониса…

Вспомнился серый и сырой мартовский день, кладбище, ржавые ограды, кресты, разрытая могила, угол полусгнившего гроба. Все это вспомнилась так реально, что Привратник невольно повел плечами, как от озноба. Его родители умерли в один день, после похорон он уехал в город к дяде.

Почти два дня он трясся в общем вагоне поезда, задыхаясь от вони и волнения. Встречу с городом он ждал, как ждут чудо. С грохотом поезд въехал на мост, замелькали ржавые фермы, блеснула вода, точно свинец. Миновав мост, поезд втянулся в тоннель и вскоре остановился под закопченными стеклянными сводами вокзала. На привокзальной площади было тихо и грязно. Он спустился к набережной. В реке еще плавали обломки льда, на карнизах крыш и стен громоздились наледи. На другом берегу реки сквозь водянистую морось едва различались черные шпили Башни со скрипящими флюгерами. От вокзала он шел пешком и пытался представить себе Марка и старую деву, к которой он, по словам отца, попал в капкан. Вот и Воздвиженка. Он свернул в переулок, поднялся по жутко скрипящей лестнице и остановился у створчатой двери с щелью почтового ящика. Заглянув в щель, он постучал.