Юрий Трещев - Избавитель

Иосиф нерешительно заглянул в окно, заставленное геранями в горшках. В полутьме поблескивало зеркало. В зеркале отражался камин, стол с гнутыми ножками, заваленный бумагами, книгами. Среди книг чадила лампа, стыл чай из липового цвета для успокоения нервов.

Нащупав в боковом кармане плаща письмо, Иосиф осторожно просунул его между горшками…

Услышав шум за окном, Пилад приоткрыл веки. За стеклами окна обрисовались знакомые очертания города: берег реки, гребни, уступы ржавых крыш, спускающиеся к воде, силуэт Башни, этажами нависающий над домами. Некоторое время Башня отвлекала внимание Пилада своей мрачной и унылой строгостью форм. Взгляд его упал на пол, тронул траченный молью коврик, переместился на глобус. Он толкнул его, размял затекшие пальцы, изуродованные подагрой и, укутав шею шарфом, снова склонился над рукописью.

В глазах рябило. Мелькали какие-то пятна, сгустки букв, смешанные с совершенно случайными вещами или скрытые под ними. Он отстранился, потер глаза и глянул в зеркало, в сумерках которого так ясно вдруг увиделось лицо Тиррана…

— Боже, как ты живешь… пыли-то, пыли… и крыша течет… все как всегда… полон благих намерений, о которых никто не догадывается и по горло в долгах… когда ты только поймешь, что людям нужны не книги, а кусок хлеба и чувство безопасности… — Пауза. — Пора, наконец, тебя разбудить… — Опять пауза. — Я тут наследил на полу… — Оставляя следы, Тирран подошел к картине, которая висела в простенке между окнами. На тускловатом фоне различалось тонко выписанное лицо девочки. — Кто это?.. плохо вижу… забыл очки… а она мила… да, но куда смотрят ее родители, происхождение, национальность и место проживания которых не трудно предположить… а?.. ей же не больше 13 лет…

Пилад промолчал.

— Вот так приобретают дурные привычки… правда, говорят, что достоинства — это продолжение наших недостатков…

Пилад усмехнулся и спросил намеренно безучастным тоном:

— Ты ее знаешь?..

— Очень может быть… — отозвался Тирран.

— Так ты ее знаешь или не знаешь?..

— Кажется, знаю и должен тебе сказать, что она очень похорошела за последние несколько дней… — Тирран бегло глянул на часы.

— Может быть, ты что-то путаешь?.. — Голос Пилада дрогнул. Он испугался. На минуту ему показалось, что Тирран действительно знает Афелию. — У нее есть сестра…

— Такая миленькая, с прыгающими по спине рыжими косичками… довольно бедовая девочка… но оставим это… откровенно говоря, меня занимает нечто иное… совсем иное… — Взгляд Тиррана приобрел напряженную сосредоточенность. — У меня есть для тебя дело… — Он понизил голос. — Весьма деликатное и довольно опасное дело… — Помолчав, он неожиданно улыбнулся.

— Чему ты улыбаешься?..

— Вспомнил твою роль в пьесе… как же она называлась?.. нет, не помню… ты играл в ней роль призрака… ты еще не забыл эту роль?.. возможно, тебе придется еще раз ее сыграть, но в других декорациях… и ты, наконец, сможешь найти применение своим идеям, станешь звездой, а то и целым созвездием… будем надеяться, что тебе придется отправить на небеса не слишком многих…

Пилад молча пожал плечами.

С тех пор Пилад работал в Тайной Канцелярии, выполнял будничную работу всех тиранов — наводил порядок. Иногда он устраивал манифестации с определенными целями: узнать, в чем причина очередного подорожания, безработицы, нехватки жилья, а потом растерянно, с тоской слушал доклады и изумлялся. Он еще был чувствителен и склонен к меланхолии. В общем, ничего особенного он не делал. Это был почти механический процесс, не повинующийся никакой эстетике, тонущий в грохоте репродукторов и духовых оркестров. Обман оваций, мифы об успехах, тяготы власти и гнет собственной весомости, все это будет потом…

Дрожащими пальцами Пилад смял несколько исписанных листков, близоруко сощурился, всматриваясь в зеркало. Поддавшись пагубной галлюцинации, он так ясно вдруг увидел там серый дом на набережной, в угловой комнате которого собрались заговорщики. Это было его первое дело. В комнате было душно, но окна не открывали из опасения, что их могут подслушать.

Вдруг стекла задребезжали. Окно распахнулось. Порыв ветра разметал бумаги.

— Там солдаты… — воскликнул кто-то из заговорщиков, пытаясь поймать летающие бумаги и закрыть окно. В ту же минуту медленно, точно в ночном кошмаре, открылась дверь. В комнату вошел лысоватый господин в плаще, застегнутом на все пуговицы. Вспомнилось, как он говорил, как моргал водянистыми глазами (он еще не носил очков с круглыми стеклами). Вдруг он ударил кулаком по столу. Лампа замигала, высветив его лицо, похожее на алебастровую маску, снятую с покойника, стол, забрызганный воском и чернилами, гроздь винограда, бегущие вкось строчки черновика воззвания, и погасла…

Всю ночь шли аресты…

Тирран читал утренние газеты и пил смородиновую настойку. Он заражал себя хорошим настроением, которое никто не решался испортить.

Уже светало, когда Тирран отпустил Пилада. Город спал и видел сны, вводящие в заблуждение, готовые перейти во что-то иное. Опустив голову, Пилад брел вдоль набережной, ощущая во всем зыбкость, неустойчивость. Вода плескалась у ног, размывала берег. Вот и пристань, освещаемая тусклым фонарем, вокруг которого вился рой ночных бабочек, ржавый буксир, угол угольного сарая. Мимо, как приведение, прошел Доктор от медицины, щуплый, со слабой грудью, всегда готовый к отступлению. Таким он был на общем снимке выпускников школы N 33, в которой Пилад одно время преподавал историю. Помедлив, Пилад вошел в подъезд дома с террасой, поднялся по лестнице, путаясь в ключах, открыл дверь и очутился в полутьме прихожей. Машинально глянув в зеркало, он пригладил волосы. Он был в одной рубашке, прижатой широкими подтяжками. Пиджак он нес в руках. Увидев Афелию, он побледнел. Сердце сжалось. Она вышла из зеркала, как будто это была дверь.

— Афелия, это ты?.. — тихо и внешне безучастно спросил он. Такое уже случалось дважды. С трудом сдерживая дрожь, он все еще слепо шарил, все еще искал и не мог найти домашние туфли. Босиком он вышел на террасу. Он не помнил, как долго стоял на террасе, наполовину веря тому, что увидел, наполовину сомневаясь и вглядываясь в проплывающие мимо, не задерживаясь, слоистые отражение…

Створка окна качнулась.

— Кто здесь?.. — Пилад встал и, слегка сдвинув занавеску, выглянул в окно.

«Наверное, померещилось…» — Закрывая окно, он увидел между горшками с геранями конверт с монограммой. Почерк был как будто знакомый, нетвердый, «р» и «д» с крючками.

«Господин Тайный Советник!

Простите меня за эти каракули. Последние две недели я плохо себя чувствую, меня мучают судороги.