Хаим Поток - Избранник

Но в субботу нам как-то не пришлось об этом поговорить, а в воскресенье утром мы снова пошли в школу. Год — настоящий учебный год, когда надо ходить в школу, начался, и долгое время у меня не было времени вспомнить, не то что обсуждать, труды Зигмунда Фрейда.

Первые два месяца учебного года мы с Дэнни могли регулярно видеться только по субботам после обеда. Только однажды нам удалось повстречаться посреди недели. Меня выбрали президентом класса, и я неожиданно оказался вовлечен в общественную работу. Вечера, которые я мог бы проводить с Дэнни, я проводил на собраниях школьного совета или школьного комитета. Правда, мы часто созванивались, и у нас не было ощущения, что наша дружба ослабевает. Но мы никогда не обсуждали Фрейда по телефону.

В ноябре мне удалось выбраться к нему домой среди недели. Я принес полдюжины книг по еврейской тематике, рекомендованные моим отцом, и он сердечно меня благодарил. Он казался немного встревоженным, но в целом выглядел прекрасно — за исключением глаз, которые, по его словам, быстро уставали. Он даже был у врача, но очки ему не нужны, так что все в порядке. Я поинтересовался, как продвигаются его дела с Фрейдом, и он признался со смущенным видом, что ему редко удается выбираться в библиотеку в последнее время, слишком много уроков, но он выкраивает время на чтение там и сям, и чтение это его очень смущает.

— Я хочу как-нибудь поговорить с тобой об этом не торопясь, — сказал он, часто моргая оттого, что устали глаза.

Но у нас и вправду не было возможности для спокойной беседы. Субботние дни становились все короче и короче, и мои домашние задания были бесконечными, и общественная работа забирала все остальное время.

А в середине декабря, когда казалось, что война близка к завершению, немцы предприняли широкое наступление в Арденнах, и началась Битва за Выступ [54] «Battle of the Bulge» ( англ. ), в русской историографии «Арденнская операция». . Последовали отчеты об ужасных потерях — газеты сообщали, что американские войска теряли по две тысячи убитыми и ранеными каждый день.

В Нью-Йорке стояла холодная, промозглая зима, омраченная известиями о сражениях в Арденнах. По вечерам, когда я делал уроки за своим столом, до меня доносились с кухни военные сводки по радио. Отец сидел там с военными картами и следил за новостями.

Битва за Выступ закончилась в середине января. Газеты писали о потерях в семьдесят семь тысяч со стороны союзников и в сто двадцать тысяч со стороны немцев.

За все время Битвы за Выступ, с середины декабря по середину января, я ни разу не видел Дэнни. Мы несколько раз созванивались; он рассказал мне, что его брату опять стало хуже и ему придется провести какое-то время в больнице. Но когда я позвонил в следующий раз, с братом оказалось все в порядке — доктор прописал другие таблетки, объяснил Дэнни, и, похоже, они помогают. Голос его звучал устало и грустно, порой я с трудом его разбирал. Битва за Выступ? Да, отвечал он рассеянно, скверная штука. А когда я смогу к нему зайти? Как только выдохнуть смогу, отвечал я. Не тяни слишком долго, сказал он на это, мне надо с тобой поговорить. Я спросил, насколько это важно. Да нет, отвечал он грустным голосом, это не очень важно, это может подождать.

И это ждало. Ждало, пока я сдавал экзамены за полугодие, и ждало, когда я в феврале дважды приходил к Дэнни домой. Мы вели вместе с его отцом наши обычные талмудические споры, но нам не предоставлялось возможности поговорить наедине достаточно долго. И вдруг новости о войне в Европе достигли пика своей активности. Русские захватили Кёнигсберг и Бреслау и оказались в тридцати милях от Берлина, а к концу первой недели марта американские войска вышли на Рейн в районе Ремагена и обнаружили, к своему изумлению, что мост Людендорфа по каким-то причинам не был разрушен немцами. Мой отец чуть не плакал от радости, слушая эти новости. Много обсуждалось, что форсирование Рейна будет неизбежно сопряжено с кровавыми битвами и большими потерями. А вместо этого американские войска переправились по мосту, Ремагенский плацдарм был быстро расширен и укреплен, его прочно удерживали от немецких контратак — и все принялись говорить, что война кончится через два месяца.

Мы с отцом были вне себя от радости, и даже Дэнни, с которым я увиделся снова в середине марта и который обычно не проявлял особого интереса к подробностям военных действий, начал говорить о них с возбуждением.

— Это конец Гитлера, да будет стерто его имя и память о нем! — сказал мне рабби Сендерс в ту же субботу. — Царь Вселенной, как же много времени на это ушло! Но теперь конец близок.

Он трепетал, говоря это. И казалось, его душили слезы.

В последнюю неделю марта Дэнни подхватил грипп и больше недели оставался в кровати. За это время были взяты Саар и Силезия, а Рур окружен американскими войсками, и войсками генерала Паттона был сформирован у Рейна еще один плацдарм. Почти каждый день возникали слухи о том, что война окончена. Но слухи всякий раз опровергались, и это только подстегивало наше с отцом нетерпение, когда мы читали газеты и слушали радио.

Дэнни вернулся к занятиям в конце первой недели апреля — слишком быстро, как выяснилось через два дня, когда он свалился с бронхитом. Я спросил по телефону у его матери, могу ли я его навестить, но она запретила мне. Он слишком болен, и к тому же болезнь его заразна, так что даже сестре и брату запрещено заходить к нему в комнату. Тогда я спросил разрешения поговорить с ним, но и это было невозможно: из-за высокой температуры он не вставал с кровати и не подходил к телефону. Она была очень обеспокоена. Он сильно кашляет, сказала она. И измучен сульфамидами, которые принимает. Да, она передаст мои пожелания скорейшего выздоровления.

Днем во вторник второй недели апреля я сидел на заседании школьного совета. Оно началось достаточно спокойно, с чтения отчетов и докладов, как вдруг Дэви Кантор ворвался в комнату с заплаканным лицом и прошептал, что президент Рузвельт умер [55] 12 апреля 1945 года. .

Он стоял в распахнутом дверном проеме, а весь класс в изумлении повернулся к нему. Не докончив фразы и стоя у своей парты, я вдруг услышал свой сердитый голос — какого черта он так врывается без спросу, и это совсем не смешно.

— Это правда! — закричал он сквозь слезы. — Мне мистер Вайнберг сказал. Он только что услышал по радио в учительской.

Я уставился на него и почувствовал, как оседаю на свою парту. Мистер Вайнберг, учитель английского, был лысым коротышкой, начисто лишенным чувства юмора и все время повторявшим: «Не верь ничему, что ты слышишь, и только половине того, что ты видишь!» И раз именно он сказал Дэви о смерти президента…