Гари Штейнгарт - Абсурдистан

— Георгий Канук, диктатор, собирается покинуть этот мир, — просветил меня Ларри Зартарьян. — Они готовят народ к тому, что страной будет править династия. Канук и его сын Дебил придерживаются убеждений свани, а сево это не нравится.

— Просветите меня, — попросил я. — Сево — это те, у кого нижняя перекладина креста направлена не в ту сторону, верно?

— И сево, и свани — совершенно одинаковые полоумные, — ответил менеджер, переходя на идеальный английский. — Этих людей не зря называют кавказскими кретинами.

— Вы не собираетесь меня спрашивать, какой я национальности?

— Нам обоим ясно, кто мы такие, — сказал Зартарьян, приближая свой впечатляющий нос к моему «рулю».

Я предложил Зартарьяну свое турецкое пиво, но он вежливо отказался, пощелкав по своим часам и тем самым намекая, что европеец не пьет в дневное время.

— Где вы совершенствовали свой английский? — осведомился я.

— Мне повезло, — ответил менеджер. — Я родился в Калифорнии. Вырос в Глендейле.

— Значит, вы американец! — воскликнул я. — Американский армянин. И к тому же мальчик из Долины. Какой прекрасной была ваша жизнь! Но как же вышло, что вы кончили вот этим?

Зартарьян со вздохом обхватил голову руками.

— Я занимался в Корнелл-колледже гостиничным менеджментом, — пояснил он. — Это было единственное учебное заведение для интеллектуальной элиты, куда я мог поступить. Моя мама заставила меня туда пойти. А я, как и все, хотел работать в кино.

Рассказ Зартарьяна был прерван звуком бьющейся посуды за окном, а также женскими воплями на местном наречии.

— Ох, как я ненавижу работать в отеле! — сказал он. — Эта работа никогда не прекращается, и все постояльцы «Хайатт» — отвратные личности (о присутствующих не говорят). Они меня за человека не считают из-за того, что мои родители из этого края и я учил русский в школе. Они сделали меня самым младшим менеджером «Хайатт» в мире. Скажите, почему все это должно было произойти со мной?

— Я глубоко вам сочувствую, — ответил я, открывая турецкое пиво, чтобы смочить пересохший рот. — Я тоже проклят из-за своего рождения. Но по крайней мере ваша мама должна вами гордиться.

— Гордиться? — Зартарьян помассировал свои залысины на висках. — Она живет в номере под моим. Не выпускает меня из виду. У меня нервы на пределе.

Я рекомендовал менеджеру отеля обратиться к психоаналитику, но мы оба пришли к заключению, что в Абсурдистане вряд ли найдешь хорошего.

— Мне так не хватает американских магистралей! — пожаловался Зартарьян. — У меня внизу в гараже «Бимер 4» с откидным верхом, но куда, черт возьми, я на нем поеду? В Каспийское море?

Я вспомнил о деле, которое меня беспокоило, поскольку не было улажено, — об оскорблении, нанесенном моей персоне.

— Ларри, почему проститутки в вашем отеле не хотят спать с русскими?

— Они заключили неофициальный контракт с «КБР», Миша. У моих девок столько работы, что они задрали нос. «Больше никаких грязных русских, — заявили они мне. — Никаких китайцев, никаких индусов. Или Голли Бертон, или мы возвращаемся домой, в свою деревню».

— А разве штаб-квартира «Хайатт» не возражает против проституции? Шлюхи нагло разгуливают прямо перед номерами пентхауза.

— У меня связаны руки, — объяснил Ларри Зартарьян. — Посмотрите, против чего мне придется выступать. Древняя торговая культура. «Холлибертон». Это культурный релятивизм, Миша. Это китайский квартал.

— Я лишь немного обижен, вот и все, — сказал я. — Мне бы хотелось считать «Хайатт» мультикультурным пространством. А тут вдруг какая-то шлюха называет меня грязным русским. Где же уважение?

— Послушайте, Миша, мы будем друзьями. Вы не обидитесь, если я спрошу вас о чем-то личном? Почему вы спали с Любой Вайнберг? Все знают, что вы сложны и меланхоличны. Но трахать жену Бориса Вайнберга? Зачем вы это сделали?

— Откуда вы про это узнали? — закричал я, извлекая из своей сумки пузырек с «Ативаном». — Боже всемогущий!

— Все знают о вас всё, Миша, — ответил Зартарьян. — Ваш отец был здесь легендарной личностью. Он продал восемьсот килограммов шурупов «КБР», помните?

Я откупорил пузырек и проглотил две таблетки, запив их турецким пивом.

— Да, сегодня не мой год, — пробурчал я. — Честно говоря, я надеюсь, что весь мир провалится в тартарары.

Ларри погладил мою руку.

— Ваша судьба скоро изменится к лучшему, — заверил он меня. — Я говорил с капитаном Белугиным. Сегодня мы сделаем вам бельгийское гражданство. Может быть, Руанна переедет к вам в Брюссель, если вы будете с ней правильно обращаться. Ради бога, отнеситесь серьезно к ее попыткам писать. Вы же знаете, как мы, американцы, относимся к самовыражению.

— Хороший совет, — согласился я.

— Отправляйтесь в бар «Белуга», — сказал Зартарьян. — Ваш друг Алеша будет там обедать с Джошем Вайнером из американского посольства.

— Знакомая фамилия, — заметил я.

— Через несколько минут объявится этот маленький туземец. Мы называем его Сакха Демократ. Он служит в каком-то местном агентстве по правам человека. Угостите его гамбургером с индейкой и картофелем фри, и он отведет вас на встречу с Жан-Мишелем Лефевром из бельгийского консульства. Следуйте за ним после ланча в отеле, и я вам гарантирую: еще до захода солнца вы будете бельгийцем.

Я пожал руку Ларри Зартарьяну.

— Вы славный человек, — сказал я. — Я не забуду вашу доброту.

— Пожалуйста, пришлите мне е-мейл, когда будете в Брюсселе, — попросил Зартарьян. Он сделал мне жест, охватывающий его кабинет с компьютерными мониторами и кипами пожелтевших документов. — Вы даже представить себе не можете, до чего я несчастен, — сказал он.

В баре «Белуга» на берегу пруда было очень жарко. Мальчиков из «Хайатта» подрядили бросать в пруд кубики льда и принесли гигантские переносные вентиляторы, чтобы овевать наши тела спасительным холодком. По одну сторону пруда лысеющие постояльцы отеля жадно набросились на осетрину и горячие гамбургеры. По другую сторону пруда проститутки из «Хайатта» расположились в зеленых шезлонгах, обмахивая друг друга брошенными экземплярами «Файнэншл таймс» и время от времени выкрикивая название их любимой американской компании, «Голли Бертон», в сторону нефтяников, обедавших по другую сторону пруда. Нефтяники, у многих из которых был сильный шотландский акцент, отвечали по-английски что-то одобрительное, хотя и не очень внятное. Хотя я в совершенстве владею английским, я не мог понять, почему женщине лестно, когда ее называют «птичкой».

Алеша-Боб сидел рядом с молодым мужчиной в хаки и полосатой рубашке-поло, который со скептическим видом изучал меню «Хайатт», водя пальцем по колонке с указанием цен. У него был ледяной взгляд, по какой-то причине заставивший меня вспомнить Эксидентал-колледж. Приближаясь к их столику, я попытался вспомнить его фамилию, но никак не мог это сделать. Есть категория представителей высшего класса Америки, которые для меня все на одно лицо.