Якоб Аржуни - Идиоты. Пять сказок

— Пить или не пить — вот в чем вопрос. Что благородней духом? Дело в том, что оба пили только минеральную воду. И потому, — он поднял свой бокал, give peace a chance! [2] Дайте миру шанс ( англ. ).

Потребовалось время, пока его замечание дошло до присутствующих, но потом — еще немного, и он стал бы следующим, у кого пошла кровь. Вопреки ожиданию, посетители не засмеялись, а холодно посмотрели на него, мужчина же, который не был Хольгером, вдруг сел, указал на Мануэля и прокричал:

— И все из-за этой тупой скотины!

Всеобщее возмущение быстро превратилось в готовность линчевать виновного. Уже одного того, как Мануэль сидел рядом с залитым кровью месивом из людей, посуды и стульев, небрежно закинув ногу на ногу и элегантно держа в руке бокал, да еще с таким видом, словно сейчас начнет урчать от удовольствия, кое-кому вполне хватило бы, чтобы залепить ему пощечину. А тут еще, во-первых, отчетливо прозвучавшие в зале слова Мануэля, а во-вторых, обвинение мужчины, в котором большинство уже узнало очень известного телережиссера.

Чувствуя на себе взгляды посетителей, Мануэль, неуверенно улыбаясь, поерзал на стуле, потом неожиданно выпрямился, поставил бокал на стол, сделал серьезное лицо и наклонился к телережиссеру:

— Человек, развлекающийся с маленькими мальчиками, не смеет называть меня скотиной.

Ага, подумал Мануэль, в яблочко. И он действительно попал. Режиссер схватил первое, что ему подвернулось под руку, и с трудом поднялся на ноги. Однако на этот раз посетители не остались в стороне. К режиссеру и Мануэлю быстро подскочили по три человека и, пока один все порывался заколоть другого столовой ложкой, выволокли их обоих на улицу. При этом режиссер кричал:

— Я — Людвиг Браумайстер, я не позволю так со мной обращаться! Вы еще пожалеете! Вы все!

Когда их отпустили, они минуту стояли друг против друга, тяжело переводя дух, не зная, продолжать ли драку, и тут Мануэль, сообразив, откуда ему знакомо имя, спросил:

— Браумайстер? Режиссер?

— А тебе-то что, скотина?

— Хм, — произнес Мануэль, — мне жаль, что там, в ресторане, все так вышло. Я этого правда не хотел. Но раз уж мы оба оказались тут… короче говоря, у меня давно есть идея телесериала…

Мануэль поднял глаза от своих записей. Перед ним стоял бармен, помахивая рукой над бумагой:

— Собирай свое барахло, мне нужна стойка, это же не письменный стол. — И пошел дальше.

Нет, что это с ним сегодня? Помня о людях из «Красоты и качества», Мануэль заставил себя улыбнуться, словно бармен сказал что-то смешное. Он медленно собрал бумаги, встал с табурета и с выражением лица «журналист, пишущий об андеграунде, не отдыхает никогда» направился к свободному столику. Когда через четверть часа к нему подошел официант, он заказал салат из руколы, который не любил, и устрицы, которых терпеть не мог. Но именно таким, по его мнению, должен быть ленч светского человека. А еще на столе должна стоять бутылка вина (разумеется, он выпьет не все) и обязательно полбутылки «сансерр» — это самое светское, что можно увидеть с десяти метров (примерно на таком расстоянии сидели люди из «Красоты и качества»).

Официант принес вино, откупорил бутылку, налил ему глоток для пробы и прошептал:

— Соберись. Скоро придет министр культуры.

Мануэль прополоскал рот глотком вина, сделал несколько жевательных движений, откинул голову, дал вину стечь по горлу, кивнул, глядя на бутылку, и со скучающим выражением поднял глаза на официанта.

— Кто?

— Министр культуры с женой. И если скажешь хоть слово, сразу вылетишь на улицу.

Мануэль пренебрежительно надул щеки:

— Подумаешь, министр культуры — и что с того? У меня и времени на него нет. — Он указал на свои бумаги. — Через час я должен закончить статью о пекинском андеграунде.

— Тогда все хорошо. Лишь бы ты не вздумал перепутать министра со своим дядюшкой.

«Скорее уж с парикмахером», — подумал Мануэль, представив себе министра.

— Очень остроумно. А кроме того, у меня еще встреча вон там. — Он подождал, чтобы официант оглянулся на столик «Красоты и качества», и начал листать свои записи, добавив, не поднимая глаз: — И потому мне надо побыстрее поесть. Что там с моим салатом? Его уже сорвали?

— Засранец, — пробормотал официант и отошел.

Мануэль глядел ему вслед, пока тот не исчез на кухне. Этого он проучил. Но с какой стати официанту вздумалось обращаться с ним как с последним пролетарием? Словно Мануэль и представления не имеет, как надо вести себя с важными людьми. Это он-то. С каким количеством министров культуры он сидел за одним столом на разных приемах в честь Сабины! В большинстве своем — до зевоты скучные люди. И развратники. Всегда с актрисами моложе их на сто лет и все равно заглядывают во все декольте. Правда, у этого — писательница. Ну уж, писательница. Хотя она пишет книги, их печатают, наверно, даже продают, и почему, собственно, всякий дешевый газетный пачкун должен порицать ее за то, что она — не Пруст? Чистая зависть. Потому что газетный бумагомарака в своей трехметровой комнатенке штатного сотрудника представляет себе, как министр культуры возит свою старушку с одного приема, где им подают шампанское, на другой, и думает: не имеет значения, что она наболтает в перерывах в своем пятизвездочном отеле в диктофон, с помощью мужа это в любом случае будет опубликовано. Какая подлость! Ведь, разумеется, из-за положения своего мужа женщина работает еще напряженнее. Ему, Мануэлю, хорошо известно, каково это! Как часто ему приходилось выслушивать: «А, так ты — муж Сабины?» Как будто он берет у нее интервью, пока она чистит зубы. И что же делать таким людям, как он и жена министра? Чтобы их воспринимали всерьез, им в своей профессии необходимо быть в два раза лучше остальных, вкалывать, как турки.

Мануэль подлил себе вина и краем сознания отметил, что бутылка уже наполовину пуста, а салат все еще не принесли.

…И потому просто стыд, что он еще не прочел ни одной книги этой писательницы. Но он не покажет виду. Между прочим, я поклонник ваших книг. (Романов? Философии? Описаний интерьеров? Заголовки и язвительные концовки критических статей не содержали никакой информации.) Ах, как приятно это слышать, такие комплименты я получаю нечасто, потому что… видите ли, если ты — жена министра культуры, то тебя почти не воспринимают всерьез как самостоятельного художника. И не говорите. Моя жена — пианистка, должен сказать, не безызвестная, и мне тоже приходится бороться, чтобы меня признали как журналиста. Вы журналист? Как интересно, о чем вы пишете? Ну, в основном про андеграунд, в Пекине, нью-йоркском Бронксе, Капштадте, Гаване, Ройтлингене. В Ройтлингене? Да, в Ройтлингене. Трудно поверить, но там по-настоящему кипит жизнь: наркотики, хип-хоп, искусство граффити, вся палитра. (Надо ли сказать, что мой отец, знаменитый архитектор, когда-то сделал проект общей школы для Ройтлингена, а я написал об этом сообщение в местную газету? Просто как оригинальный контрапункт, в смысле: если изо дня в день ешь икру, то иногда и бутерброд покажется настоящей едой? И может быть, немного правды тоже не помешает? Нет, лучше подождать.) Звучит интригующе: Ройтлинген… Послушайте, а не хотите ли вы пойти с нами на прием к федеральному президенту, там будет шампанское, и мы могли бы продолжить нашу беседу. С удовольствием, вот только я договорился о встрече вон за тем столиком относительно подписания договора. О, тогда я, разумеется, не хотела бы вам мешать. Ах, знаете, речь идет о работе в штате, а я все еще не могу решить, действительно это моя cup of tears [3] Чаша слез ( англ. ). . (Она удивлена.) Вы хотите сказать cup of tea [4] Чашка чая ( англ. ). , как говорят англичане? Нет, cup of tears, потому что разве любое важное решение не связано со слезами, ведь ты всегда ждешь от него чего-то другого, возможно, более привлекательного? (Она начинает понимать.) А, понимаю! (Смеется.) Вы говорите такие (в ее глазах вспыхивают огоньки, говорящие «да вы можете быть опасным мужчиной»)… необычные вещи. Да, андеграунд нельзя назвать обычным — в любом отношении. (Я гляжу ей в глаза, прямо, как и положено человеку с мозгом весеннего рола. Она быстро оглядывается на своего мужа, который болтает с какими-то идиотами о восстановлении замков, потом отвечает на мой взгляд и совсем легко проводит языком по губам.) Лучше еще раз подумайте о работе в штате и пойдемте с нами к президенту… (Она с намеком откидывается на спинку стула.) У него большой дом.