Шарлотта Линк - Хозяйка розария

— На пользу мне пошла свобода, — возразила Франка. Она откинула волосы со лба жестом, напомнившим о неуверенности прежних дней. — Я начинаю понемногу снова верить в себя.

Беатрис хотела было спросить, принимает ли Франка таблетки, но вовремя напомнила себе, что не имеет права лезть в чужую жизнь. Таблетки были частным делом Франки, и кто знает, какие раны Беатрис бы разбередила, если бы спросила ее об этом.

— Должно быть, вы не слишком уютно себя чувствуете, очутившись во всем этом кошмаре. Никто не ожидал такого поворота, не правда ли? Мы, конечно, знаем о таких вещах — о преступлениях, чудовищных мерзостях, которые люди причиняют друг другу. Мир полон таких вещей, мы узнаем о них из газет и телевидения и как будто становимся их участниками. Они нас шокируют, ошеломляют. Но совсем другое дело, когда они касаются лично нас.

— Это трагедия, — сказала Франка, — но все же… — она помолчала, подыскивая подходящие слова. — Беатрис, мне, конечно, не следует этого говорить после всего того, что здесь произошло… но я чувствую, что стою на пороге новой жизни.

— Вам не следует за это извиняться, — сказала Беатрис. — У вас своя жизнь, у меня — своя. Своя жизнь была и у Хелин. У всех людей разные судьбы. Я вижу, что для вас настают хорошие времена, Франка. И не будем омрачать ваше настроение.

— Я хочу пойти на кладбище, положить цветы на могилу Хелин.

Беатрис улыбнулась.

— Вот и сделайте это. Да, кстати, ваш муж уехал?

— Позавчера. Он, наконец, сдался.

— И вы уверены, что действительно хотите развода?

— На все сто процентов, — ответила Франка.

Франка подошла к ограде кладбища, расположенного на южной окраине Сент-Питер-Порта, и толкнула калитку. На Франке были джинсы, которые в этот жаркий день немилосердно липли к ногам, футболка и соломенная шляпа. Стояла невыносимая, поистине июльская жара, установившаяся в День Освобождения. По сторонам улиц стояли толпы празднующих людей, цветы на грузовиках с откинутыми бортами сияли на солнце, соперничая друг с другом яркими красками. Играл оркестр, толпа пела «Land of Hope and Glory» и «Rule Britannia!». [2] «Страна надежды и славы», «Правь, Британия!» (англ.) Одетый как Уинстон Черчилль оратор обратился к толпе с пламенной патриотической речью, закончившейся известными словами бывшего премьера, до сих пор божественной музыкой звучавшими для ушей обитателей острова: «And our beloved channel islands will also be freed today!» [3] «И сегодня будут освобождены наши возлюбленные острова в проливе!» (англ.) Ликующие крики толпы заглушали отдельные голоса. В этом шуме было невозможно расслышать собственные слова.

В Сент-Питер-Порте Франка пробыла недолго, бросив лишь мимолетный взгляд на празднество. Участвовать в нем Франке не хотелось. Слишком свежа была память о смерти Хелин. Всеобщий восторг был ей сейчас неприятен.

«Сейчас не время, — думала Франка. — Этой весной невозможно предаваться безмятежному веселью».

В этот день ей хотелось побыть одной, хотелось, уединившись, подумать. Сначала она намеревалась отправиться в Пти-Бо и посидеть там на разогретых солнцем камнях, но потом она вспомнила о Хелин, о том, что ее убийца до сих пор не пойман и что смерть продолжает бродить по окрестностям. Гернси перестал казаться ей раем. Где-то среди уютных деревушек, благоухающих садов, живописных бухт и суровых скал скитался сумасшедший, который нападал на женщин и перерезал им горло.

Франка купила большой букет роз и решила, что будет неплохо посидеть на могиле Хелин, поговорить с ней, а заодно подумать и о своей жизни. После отъезда Михаэль больше не давал о себе знать, а у Франки не было ни малейшего желания звонить ему в Германию. После того вечера в «Старинном борделе» Михаэль еще раз появился в доме Беатрис, потрясенный смертью Хелин и преисполненный решимости «вызволить жену из этого безумия». Правда, здесь свое веское слово сказала полиция: Франка, Беатрис и Кевин до выяснения всех обстоятельств должны оставаться на острове. Михаэль вышел из себя и принялся угрожать.

— Послушай, — сказал он, — ты не должна иметь ничего общего со всей этой грязью. Они не имеют никакого права тебя здесь удерживать. Дай бог, если они через сто лет узнают, кто убил старуху. Если я пойду в посольство, то я добьюсь, чтобы ты смогла уехать отсюда!

— Из этого ничего не выйдет, Михаэль, — сказала Франка.

Он тотчас взвился на дыбы.

— Что значит «ничего не выйдет»? Ты понимаешь, что это опять прежняя типичная Франка? Почему, это ничего не выйдет? Ты будешь терпеть, когда эти люди…

— Я ничего не собираюсь терпеть, — перебила его Франка. — Ты неправильно меня понял. Я хочу остаться здесь. Я не хочу возвращаться с тобой в Германию. Для меня не стоит вопрос о том, законно или незаконно меня здесь удерживают. Я здесь, потому что сама этого хочу.

Пару секунд он мерил ее оценивающим взглядом.

— Да, тебе уже не поможешь, — сказал он наконец, — ты упиваешься своей идефикс о свободе, самореализации или о чем там еще ты думаешь. Я думаю, что ты совершаешь большую ошибку. Если ты это поймешь, то позвони мне.

Она поняла это как требование еще раз все обдумать и покориться, но Франка непоколебимо чувствовала, что дороги назад для нее нет. Она ничего не изменит своим возвращением и поэтому решила, что у нее нет никаких причин звонить Михаэлю. Ей будет только лучше, если она не будет ни говорить с ним, ни выслушивать его нравоучения. Что же касается ее собственного будущего, то оно никоим образом не могло быть связано с Михаэлем. Она одна должна решать, какими будут ее следующие шаги.

Она прошла по гравийной дорожке и по ступенькам спустилась к рядам могил. Отсюда, сквозь кроны цветущих деревьев, открывался вид на море. Оно сегодня было такое же синее, как и безоблачное небо.

«Похоже на живописный пейзаж», — подумалось Франке.

Здесь ей было хорошо. Все последние дни ей на давала покоя мысль о том, что она так и не смогла как следует попрощаться с Хелин. Во время похорон на кладбище была такая толпа, что люди наступали друг другу на ноги.

«Неужели Хелин так любили?» — спрашивала себя в тот день Франка, но потом, приглядевшись, поняла, что на большинстве лиц было написано любопытство и нездоровый интерес. Большинство пришло для того, чтобы упиться мрачным зрелищем, встряхнуть чувства страхом. Люди глазели на Беатрис и Кевина — все знали, что свой последний вечер она провела у него. К горлу подступала тошнота, но Франка подавила ее, сознавая, что она несправедлива к пришедшим. Люди не могли не испытывать мрачного очарования при мысли о старой женщине, найденной на дороге с перерезанным горлом.

Во время похорон она постояла на могиле не больше двух секунд; потом ее оттеснили. Теперь она наверстает упущенное.