Ирина Дедюхова - Время гарпий

— Ну почему? Бывший министр культуры ставит свою фамилию, — улыбнулся тот, показывая выдававшуюся верхнюю челюсть.

— А кто он, объясните? — тихо спросил его Николай.

— Ну, как же? — не оценил его недоумения шпик. — Бывший министр культуры, не хухры-мухры.

— И что? — продолжал недоумевать Николай. — Меня не волнует мнение отставного чиновника, который берется рассуждать, кому выходить на сцену? Тем более, когда мне уже вручили бумажку об увольнении? Этот господин сильно возмущается, что заслуженные руководители других театральных коллективов высказывают мнение о ситуации в нашем театре. Каковы его личные достижения в искусстве, что он смеет оскорбительно рассуждать о ведущем артисте главного театра страны? И что за требование с его стороны ко мне, высказываемое им в печати, будто мне «надо уходить тихо»? А с какой стати я вообще должен уходить?! Из-за того, что так хочет крышующий ситуацию бывший министр? Сам он у всех в ногах ползал, за штанины хватался, никуда не хотел уходить. А мне советы подает, как надо уходить! Какая низость!

— Похоже, по-прежнему готовы возглавить театр? — задумчиво поинтересовался шпик, и Николай понял, что этот вопрос и был настоящей целью его визита.

— Абсолютно! — ответил он, видя, как лицо собеседника будто выцветает на глазах и становится невыразительным. — Надо многое менять. Понимаете, бас не может петь тенором, а маленький кривоногий артист танцевать принца. Нам продолжают рассказывать, что очередная премьера прошла с триумфом, и зал был полон. Но в нашем театре всегда аншлаг! Этот театр обречен на успех. Туристы шли сюда, чтобы потом показывать билет как сувенир. Это называется «продавать люстру». Об уровне постановки можно судить после второго антракта: заходишь в партер и видишь половину пустых кресел. Людей нет! Это страшно… Реальную цену спектаклю и исполнителю безошибочно знают перекупщики у колонн театра. Там действует рынок: билеты на два «Лебединых озера» с разными танцовщиками будут сильно отличаться в цене. Вот настоящее мерило успеха и заинтересованности публики!

Он долго раздумывал, идти ли на Джонни Деппа после интервью, оставившего такое же неприятное чувство, какое долго не проходило после допроса. История блюстителя закона Джона Рейда, ставшего с помощью индейца Тонто легендарным мстителем в маске, честно сказать, мало его вдохновила. Игра Джонни Деппа показалась ему маловыразительной и шаблонной. Возможно потому, что прекрасный актер никак не мог проникнуться образом индейца Тонто, у него был слишком кричащий бело-черный грим на лице, а вместо привычного индейского пера в волосах красовалась дохлая ворона.

Все персонажи фильма постоянно смотрели на часы, немного напоминая Белого Кролика из «Алисы в стране чудес». Наиболее интересные реплики касались времени, которое уже прошло или еще не наступило. Весь фильм герои, как Белый Кролик, гнались за ускользающим временем, и в конце фильма оставалось неясным, сумели ли они его догнать.

Вряд ли в своем душевном состояниион мог испытать удовольствие от просмотра, в особенности, зная, от кого он получил пригласительный билет на премьеру. Довольно средний голливудский вестерн напоминал сюжетом фильмы, которые он многократно видел когда-то раньше. Джонни Депп воспринимался им своеобразной приманкой, чтобы он решился пойти на этот фильм и напрасно потерять время, о чем ему постоянно напоминали крупные планы старинных карманных часов.

Николай смотрел, как Джонни Депп, игравший Тонто, постоянно подкармливает чучело вороны на голове, и видел перед собой странную горбатую фигуру Антона Борисовича с черной птицей, почти полностью закрывавшую его своими крыльями. Зрители смеялись, когда кто-то из персонажей фильма кричал Тонто, чтобы он прекратил кормить свою птицу, которая давно сдохла. А Николай при этом вспоминал вполне живой взгляд абсолютно черных глаз женщины-птицы, где зрачок, казалось, полностью заливал их чернотой. Казалось, будто она смотрела из бездонной пропасти, в которую тянула всех, на ком останавливался ее взгляд.

Его не удивило, что придя в театр после этого интервью с кинематографическим уклоном — первым, кого он увидел, был Антон Борисович собственной персоной.

— Выглядите подозрительно спокойным, Николай, — сказал он вместо приветствия.

— По-вашему, я должен биться в истерике? — ответил он, стараясь не глядеть на жуткую птицу Антона Борисовича, уставившуюся на него таким неподвижным взглядом, что на минуту ему показалось, будто на плечах тестя Мылина — огромное черное чучело.

— То ли это смирение обреченного, то ли вы что-то знаете и не говорите, — задумчиво сказал Антон Борисович.

— Все мы, родившиеся от женщины, обречены смерти, — философски ответил Николай афоризмом из Плутарха.

— Вы, значит, иллюзий не питали? — пропустил его колкость мимо ушей Антон Борисович, разглядывая свои ногти, птица на его плечах вдруг принялась чистить перья острыми цепкими зубами.

— Антон Борисович, я ведь поступал в театр в качестве солиста балета, а не в бухгалтерию, — удивился его вопросу Николай. — Я с юности готовился к тому, что моя карьера может прерваться и более неожиданным образом.

— Но все же ваше увольнение стало немного особенным, не совсем ожидаемым, да? — пожевав губами, спросил Антон Борисович с каким-то плотоядным интересом, будто чужая боль интересовала его чисто в гастрономическом плане. — Я тоже заметил, как вы старались в последнее время, жилы рвали.

— Не для вас, Антон Борисович! — воскликнул Николай. — Да, в последнее время я выходил на сцену, как в самый последний раз! Я хотел оставить о себе именно такую память! Но и о театре, о том времени, когда я здесь работал. Дайте пройти!

— А что же ваша защитница не позаботилась, чтобы вы ушли отсюда нормально, без такой обиды, чтобы вы не судились с театром за свои выговоры, Николай? — ничуть не смущаясь, спросил Антон Борисович о Каллиопе. — Или болтать о «счастливых концах» — одно, а потом выясняется, что концы-то в других руках, да?

— Я бы никогда ничего не принял из ваших рук, — жестко ответил ему Николай. — И как вы смеете заявлять, что я судился с театром? Или, по-вашему, я булочками в переходе торговал? Театр — это кто? В первую очередь артисты, а в данном случае — я. Не понимаю, о какой защитнице вы говорите, но никогда не стану заводить себе такую защитницу, с какой срослись вы!

— То, что вы говорите, Николай, наверное, имеет право на существование, — сказал Антон Борисович, никак не прореагировав на его замечание о птице, с нескрываемой ненавистью обнажившей ряд мелких острых зубов. — Вот только зря трогаете Мылина, ставите под сомнение его тяжелую травму после покушения. Очень зря!