Ирина Дедюхова - Время гарпий

— Ничего для такого случая не могу вспомнить, — смущенно признался Николай.

— Сейчас Владимирскую увидел, вспомнил ее Царевну Лебедь.

— Ой ты еще Марину Цветаеву прочти, времен Гражданской войны, — проворчали часы, в которых опять просматривался облик грандиозного старца.

— Сегодня надо отодвинуть заботы на завтра! — обратился Хронос к Николаю. — А завтра будет новый, другой день… Который тоже надо прожить в полную силу! Ведь неизвестно, наступит ли он для тебя! Нельзя откладывать жизнь до завтра, что почему-то с легкостью делают в России с чужими жизнями… А Лебедь в небе не останавливается ни на минуту! Послушай-ка, она уже до Есенина добрались.

Николай обернулся к четырем дамам, но увидел на месте только трех, самая высокая побежала играть в салки с Мариной. А Эвтерпа, протянув руки к Геле и Игнатенко, страстно обнимавшимся за нависшей над берегом ракитой, снова декламировала вслух, твердо стоя на отвоеванных подушках.

Он опять удивился, как природа откликалась на каждую поэтическую строчку. Лицо приятно охлаждал теплый ветер, доносивший до него аромат поздней махровой сирени и грушевой эссенции, которой сатиры кропили огромные подносы с песочными лебедями, обложенными цукатами и клубникой со сливками. И девушки с длинными, певучими руками каждым движением вторили стихам, за которыми таяли любовь, нежность и светлая печать предстоящей разлуки.

— Понятно, — быстро сказала присевшая рядом с ним Эрато. — Ты знаешь, что Игнатенко обвинение предъявили? Провели новую экспертизу по фальшивым бумажкам и предъявили! Значит, черед две недели суд. Они торопятся, чтобы не проводить экспертизу в присутствии Мылина. И от адвокатки Лисицыной ему избавиться не удалось.

— Да, знаю, — ответила ей Владимирская и кивнула в сторону озера. — Вон он! Хотя для принца чуточку низковат, на мой вкус, конечно.

— Принцы бывают разные, — заметила ей Эрато. — Бывают даже толстые и кривоногие. А там кто? Старшие музы? Понятно! А ты Полигимнию не видела?

— Пока нет, — пожала плечами Владимирская.

— Она должна быть здесь! Уж такого она не пропустит! — громко сказала Эрато.

— Ты знаешь, она же ездила в Германию, с Мылиным встречалась!

— Да ты что? — удивилась Владимирская.

— А по-моему, это она на скамейке под ивой! Посмотрите! Вся обложена подушками, — показал дамам Николай на плакучую иву, все ветви которой были усыпаны крошечными светлячками. — Давайте подойдем и прямо спросим!

Стоило им втроем подойти к иве, как со всех ее веточек вспорхнуло множество крошечных эльфов с прозрачными крылышками.

— Я знаю, о чем вы меня хотите спросить! — печально и строго сказала им Полигимния вместо приветствия. — Мылина видела, глаза совершенно больные! Мало сказать, глаза у него дикие! На коже ничего не заметно, но сам взгляд даже затравленный! И боится сейчас смотреть на свое отражение, держится за руку Даши, не отпускает. Она пошла, ему воды налить, он мне говорит: «Боже мой, каким уродом я стал!»

— А что-то по записям незаметно, — саркастически заявила Эрато. — Кожа стала ровнее, явно помолодела.

— Да что вы понимаете? — перебила ее Полигимния. — Я ему зеркальце вынула и сказала: «Голубчик вы мой, взгляните на себя! По-моему, замечательно выглядите!» Он вначале потянулся к зеркальцу, а как взглянул, сразу замолчал и больше ни о чем не разговаривал.

— При операциях на глазах двойной наркоз дают: общий и местный, — рассудительно произнесла Владимирская. — А если ему на самом деле столько операций сделали, он теперь до конца жизни ненормальным останется.

— А я на таких встречах уже бывала, лет тридцать назад, — дипломатично перевела тему разговора Полигимния, кивнув в сторону трех муз, читавших друг другу стихи. — Я никого из этих дам не знаю, да и не уверена, что хочу знать. Тогда от нашего театра была представительная делегация, а там сидели академик Капица в качестве Урании и Михаил Шолохов, он тогда был еще жив. Меня поразило, что трон Клио пустовал. А вот Эвтерпой был хороший композитор, он как раз тогда диск выпустил… Как же давно это было…

Все замолчали, глядя, как Урания с завязанными глазами пытается поймать хохотавшую Марину. Пауза становилась все тягостнее, но говорить ни о чем не хотелось.

— Ну, разве еще пару раз, в самое голодное время в 90-х бывала, но тот стол был пуст, там даже фонарики не зажигали. Грустно было, — продолжила Полигимния. — И никакого шоу на озере ни разу не проводили. А выглядит впечатляюще.

Эрато и Владимирская присели на скамейку с Полигимнией, а Николай, внезапно ощущая какую-то непонятную тоску, сжавшую сердце, решил вернуться на свое место под часами. Он понял, что стоило ему отойти от дам, беседа их явно оживилась. Ветер донес до него глубокое меццо Полигимнии.

— Я восприняла полет на гусе немного шокирующим, но почти органичным, — сообщила она собеседницам. — Конечно, я не Владимирская, которая Царевну Лебедь исполняла, поэтому для нее это столь же естественно, как сняться обнаженной. Все же в опере только «Рыцарь Лебедя» Лоэнгрин улетает на повозке, в которую запряжены семь белых лебедей. Для вас, балетных, постоянно устраивающих какие-то разборки за партии в «Лебедином озере» — сегодня просто пир души. Но напомню, что я — тезка с Еленой Прекрасной, из-за которой произошла Троянская война, а античный мир узнал эпическую поэму. А Елена появилась из яйца.

— Разве она не родилась в Спарте? — удивленно спросила Владимирская.

— Елена появилась из яйца, которое родила ее мать Леда от любви с Зевсом, — пояснила ей Эрато. — А Зевс явился к жене спартанского царя Тиндарея Леде в виде прекрасного лебедя.