Анна Кэмпион - В блаженном угаре

Никакого впечатления, только скользнул по мне глазами. Я сворачиваю в сторону и сажусь на большой плоский камень. Чувствую, как стучит в висках.

— Могу я наконец побыть одна? Совсем одна?

Он осматривается, настороженно вглядываясь в каменистое плоское пространство.

— Ладно, только скажи, в какую сторону мне надо идти.

Рут хочет взять тайм-аут — да ради бога! Середина дня, часа два. Идет наш второй день, сегодня двенадцатое декабря. По-моему, вторник. Вот что занимало мои мысли, когда она вошла и заявила, что ей хотелось бы перекусить на воздухе, — да на здоровье. Честно говоря, я даже благодарен ей за эту передышку. Надо же, все продолжает отчаянно защищаться, сводить со мной счеты. То, с чем она так носится, мало меня трогает, вернее, вообще не трогает. Если разобраться, все ее поиски Абсолюта замешаны на гордыне и кажутся мне совершенно никчемными. Когда топаешь ножкой, стоя в трясине и почти ничего не зная про свое болото, рано или поздно непременно увязнешь. Так-то, милая девочка.

Скучно тут или весело? Весело. Мне — точно. Она ревниво отвоевывает свой маленький клочок пространства, мечет громы и молнии, никого и ничего не замечая вокруг. Ситуация такова, что приходится на многое закрывать глаза. Ее во всем слегка заносит, причем амплитуда настроений очень велика: то вся вибрирует, как натянутая струна, то шалит, то агрессивна до грубости, то просто агрессивна… Когда как струна и просто не подступись, это разжигает мой азарт; когда начинает буйствовать и шалить, я знаю: боится случайно слишком себя раскрыть. А агрессивность, в сущности, просто каприз, лишь бы назло мне. Но нам, специалистам, не положено сердиться на жертву психического насилия: ее разум загнан в капкан, она пленница ашрама и готова кишки из меня выпустить, если я посмею хоть намеком задеть сию священную обитель.

Не давать воли своей злости — это не единственная проблема. Вторая куда серьезней. Женщины строптивы и изворотливы, ни одному мужчине не дано окончательно укротить эту непредсказуемую стихию. Все твои прежние «смазливые куколки» и их болтовня не в счет. Нынешние девицы куда более уверены в себе, умеют добиваться цели, им уже не требуется изображать милое воркование за чашечкой кофе, и все равно эти бесконечные выверты, ей-богу, это часть их натуры, на генетическом уровне. Возможно, природа помогает женщинам таким образом восстановить справедливость: они доводят нас своими выкрутасами до умопомрачения, и мы уже готовы уступить им в чем угодно.

Не скажу, что меня порадовал этот ее выпад относительно ненависти к женщинам. Это я-то женоненавистник? Если честно, мне было горько все это выслушивать, тем более что в гневе она просто восхитительна, это я успел заметить. Конечно, мне же спокойней, что она не замирает от восторга при виде моей персоны. Но ощущать, что я ей противен, обидно, и весьма. Как она вырвала свою руку — даже не скрывая отвращения! Это уже перебор. Я не претендую на роль неотразимого мужчины, впрочем, если говорить об обаянии интеллекта, то все-таки претендую. Да и смотрюсь я совсем не плохо, отнюдь не уродец.

Ну ладно. Раз ей нет до тебя дела, то и тебе нет до нее, ясно? Яс-с-с-сно. Вот и спасибо. От этого и будем плясать. Никаких личных чувств, только работа. Повесь перед собой табличку «Опасная зона», чтобы не провалиться в какой-нибудь люк.

Кстати о работе, фокус с умыканием сари кое-что прояснил: для истинного адепта, помешанного на духовности, всякие балахоны и сари дело десятое, а она вон простынку нацепила. И еще я доволен тем, как сложился разговор о природе веры, цитатки привел убедительные. Хотя не уверен, что мои выпады в адрес Баба хоть немного ее растормошили, что она не так истово будет твердить: «я просто чувствую, значит, так оно и есть».

Большинство верующих именно просто чувствуют, не вникая в суть того, что с ними проделывают, они жаждут либо свободы, либо любви — в зависимости от того, чего раньше недополучили. Они не хотят думать о том, что их упоительно-новые переживания вызваны вульгарным обманом. Что это подтасовка и умелый расчет, то есть самое настоящее манипулирование. Как бы то ни было, оно действует безотказно.

Помню, как самозабвенно рыдала одна моя приятельница, билась в истерике оттого только, что ее приголубила Святая. Причем эту Святую она видела в первый раз и до этой минуты ни во что не верила. Ни во что! Ни намека на религиозную экзальтированность или склонность к мистике. И тем не менее не поленилась отстоять кошмарно длинную очередь, на самом солнцепеке. Пока стояла, много чего насмотрелась и наслушалась, и тех, кто проливал горькие слезы, тоже. Короче, когда она явилась пред очи Святой, то у нее тут же вылетели из головы все заранее приготовленные вопросы. Она сказала мне, что почувствовала себя совершенно голой и беспомощной, не знала, что ей дальше делать. Святая тоже ничего не делала и не говорила, только безотрывно смотрела ей в глаза. И что же? Моя приятельница вдруг начала вдохновенно выкладывать ей все свои грешки и дурные качества, все то, что скрывала годами: какая она бывает лицемерка, как много в ней зависти… зависти и злобы. Все это она изливала, припав к коленям Святой, после чего та крепко ее обняла. И тут знакомая моя испытала полный катарсис и разразилась слезами, теперь уже припав к груди Святой.

Позже она рассказала мне, что у нее в те минуты возникло такое ощущение, что эта женщина давным-давно ее знает и готова принять на себя всю ее боль, и главное, понимает, откуда эта боль. Короче, это сочувствие и абсолютное понимание было как целительный бальзам. Бальзам для ее душевных ран. Но я должен добавить к рассказу моей милой Джойс один штришок: в шесть лет она лишилась матери. И Святая мгновенно определила, в каком ключе нужно священнодействовать.

Рут зачем-то собирает средней величины камни, придирчиво каждый рассматривает, складывает их в кучку, уже довольно большую, все ровные и беленькие. Я спугнул ее, когда отправился по надобности, она тут же плотнее запахнула свою простынку. «Кар-кар» — вдруг доносится из туалета: туда залетела та тощая облезлая ворона. Усевшись, я начинаю бросать в нее скатанные из бумаги пульки, но она даже не боится, тюк-тюк клювом о дерево, скачок, и снова — тюк-тюк. Не собираюсь никому навязываться. Подожду, когда эта девчонка сама подойдет и первой начнет меня клевать: тюк-тюк.

В холодильнике имеется торт со взбитыми сливками, выглядит как домашний, а не покупной. Хотел отхряпать кусище, но не стал, нарезал торт пристойными клинышками. А то вдруг Рут захочет полакомиться, особенно если решит, что я не ожидаю от нее не подобающего «познающим Истину» чревоугодия. Хуммм… [44] Биджа-мантра «хум» — символ освобожденного разума. В данном контексте обыгрывается как часть «лотосовой» формулы «ом мани падме хум», одно из значений которой: «Слава драгоценности в лотосе». натуральные яйца, поистине золотые, драгоценное, без всяких консервантов, варенье… ммм… обожаю варенье и взбитые сливки. Теперь женщины больше не пекут, по крайней мере, моя… Говорит, что если хоть раз что-нибудь испечет, я от нее потом не отстану. Так-таки не отстану? Точно, она абсолютно права. И еще говорит, что лучше тоже будет зарабатывать деньги и что это мне понравится больше, тем более что я не привык иметь дело с работающими женщинами. М-да, теперь дамы очень сообразительные, требуют: долой рабство, подавай им независимость. Кэрол утверждает, что все эти споры о женской независимости стары как мир, но не так уж и бессмысленны.