Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

И вот ему явили заказанную им Баборыбу.

То есть он уже видел её в водах аквариума и в помещении, названном им предбанником. Но тогда Баборыба была для него словно бы полуфабрикатом в сиреневом купальнике. Теперь же к нему в шалаш была приведена Лося Мезенцева, млекопитающая.

Лося оказалась рослой, длинноногой. Она и при первом свидании увиделась длинноногой. Но тогда Куропёлкину важнее было выяснить, ледяная она или не ледяная. Пылкость её тела удивила его. И он помнил о ней.

Занятия в житейских университетах позволили ей сотворить перед Куропёлкиным реверанс и вытянуть руку ладонью вниз для куртуазного поцелуя.

Выглядела Лося невестой. То есть, по понятиям Куропёлкина, невестой. Не было на ней ни фаты, ни белого наряда, но пошитое с учётом форм девушки платье из крепдешина (позже узнал) с красными маками на голубом поле напомнило Куропёлкину о виденных им в Котласе и во Владике невестах.

— Прекрасно! — обрадовал Селиванова Куропёлкин. — Сейчас я покажу Лосе наши апартаменты.

И увидел: Лося следит за движениями его губ и за его жестами.

— Ни в коем случае! — громко произнёс Селиванов. — Показ, и в особенности её нарядов в гардеробной, — потом. Сперва — интим!

— Это как пожелает девушка, — деликатно рассудил Куропёлкин.

— Сначала интим! — будто бы приказал Селиванов.

И, повернувшись к Лосе, произвёл щелчок пальцами. Лося кивнула, видимо, поняла его. Согласилась.

— Интим так интим, — сказал Куропёлкин.

— Замечательно! — воскликнул Селиванов.

— Но интим, — сказал Куропёлкин, — предполагает обязательным отсутствие наблюдателей.

— Это понятно, — согласился Селиванов. — Это будет обеспечено. Другое дело, что, по причине особенностей организма Лоси, интимное действие должно быть проведено в воде. Или хотя бы начато в воде. Вы готовы к эротическому воссоединению в речной жидкости?

— Готов не готов, но попробуем, — сказал Куропёлкин. — Хотя более трёх минут под водой не продержусь.

— Но начать успеете…

— А девушка? — взволновался Куропёлкин.

— Это её условие, — сказал Селиванов.

— Как же вы разгадали смысл её условия? — засомневался Куропёлкин.

— Лося стала кое-что соображать и уметь, — сказал Селиванов.

И сейчас же Лося уловила новый жест Селиванова, предложила Куропёлкину взять её под руку и провела его крытым переходом к своему предбаннику в аквариуме. О её стеснениях и беззащитностях первой встречи и думать не было повода. Но опять застеснялся, заробел сам Куропёлкин: а получится ли у него?

Вот ведь фокус!

А ведь желал, чтобы получилось.

И девушка явно желала начала совместного проживания.

Пожалуй, даже нетерпеливей Куропёлкина.

В предбаннике девушка прижалась к Куропёлкину, стала целовать его в губы («пылкая, пылкая!» — думал Куропёлкин) и даже будто руководила им, направляла его руки, понуждая их к действиям и ласкам, заставила мужчину раздеть её и сама освободила его от немногих уже одежд.

Попасть в воду, как уже знал Куропёлкин, можно было не только минуя нижние гроты, но и с верхних мостков-трамплинов. Именно с мостков и увлекла девушка Куропёлкина в брызги тёплой воды. Опускаться на дно не стали, застыли друг против друга под мостками, ну, метрах в трёх под ними, и Лося рукой попыталась ввести чуть увядшее было от волнения оружие Куропёлкина в жаркое естество своего тела.

И всё шло хорошо, и все должно было доставить радость Куропёлкину, но тут энергичная рука Баборыбы (неужели бывший плавник?) дёрнулась вверх, и испытываемая им подруга рывками брассистки повлекла Куропёлкина на воздух.

Два взрыва пузырьков кислорода выталкивали, выбрасывали их в мир существ, избавившихся и от жабр, этих старомодных средств газообмена, и от плавников, существ, отвыкших от них сотни тысяч лет назад. Или миллионы лет назад.

И отловленная по его прихоти Баборыба отвыкала от них? Или даже сумела отвыкнуть?

А может, она просто устала? Утомилась от непривычных для неё физических нагрузок, вызванных стараниями угодить возжелавшему её свирепому сухопутному животному?

Впрочем, подъём их к предбаннику вышел таким внезапным и скоростным, что Куропёлкин не успел удивиться или расстроиться всерьёз.

Но расстраиваться ему и не пришлось. Вовсе не утомлённая девушка в безводном предбаннике потащила его к ложу со свежайшим бельём и периной, будем считать, на гагачьем пуху, и их с Куропёлкиным испытания на совместимость продолжились и впрямь одарили Куропёлкина безусловным ощущением радости жизни.

Однако продолжались они недолго.

В некие мгновения Куропёлкину казалось, что его подруга спешит. Вернее, торопится. Но эти мгновения и мысли сейчас же были забыты и лишь позже получили разумные объяснения. Спешка её и даже быстрая и неожиданная для Куропёлкина смена поз (когда только сумели просветить?), естественно, была вызвана ненасытностью теперь уже женщины и ненасытностью, яростней, похоже, самого Куропёлкина.

Всё соответствовало испытанию, и интенсивность его могла лишь обнадёживать Куропёлкина.

И всё же Куропёлкин был сегодня зануда. Либо зануда, озабоченностью строже, — педант. Как-никак — испытания, и он в них — экзаменатор. А кто же ещё? А потому все мелочи, требующие оценок, в его мозгу шевелились и никуда не упрыгивали. Летучая мыслишка «…вернее торопилась…» то и дело возвращалась к нему. Спешила — это жадность в любви. А торопилась — совсем иное. Торопилась кончить. Торопилась из-за чего-то. Торопилась к чему-то.

Но ведь так оно и вышло!

Чмокнув Куропёлкина в щёку, завершив действо, Лося Мезенцева набросила на плечи махровый халат и понеслась в Шалаш, а в Шалаше проскочила в гардеробную и — к своим шкафам!

Понятно, Куропёлкин поспешил за ней.

Тогда-то он и услышал первые звуки, вылетевшие, вырвавшиеся из организма Лоси Мезенцевой, Баборыбы. Звуки эти не походили ни на попискивание дельфинов, ни на кваканье лягушек, ни тем более на воркование обленившихся голубей на асфальте московских дворов. Нечто похожее на стоны, будто приглушённые, скажем, подушкой, но подушкой лицо Лоси прикрыто не было, Куропёлкину услышалось в конце их с Лосей экзаменационного упражнения.

Теперь же звуки вчерашней (или вечной?) Баборыбы были острые, резкие, высоких нот, горячие, к ним можно было приставить пожарные лестницы и восклицательные знаки. Звуки, изданные Лосей, если что-то педанту Куропёлкину и напомнили, то прежде всего — восторги московских, не из бедных, дам в магазинах с модными нарядами. Опять же ничего странного не открыл Куропёлкин в своих соображениях. Видимо, его Баборыба и вправду преуспела в житейских университетах, увлеклась красотой форм и удач гламура (её ведь готовили и к светской жизни, слова Селиванова) и поисками соответствий своего тела с этими формами и удачами.