В. Коваленко - Внук кавалергарда

Парень отложил читаемую книгу, тряхнул русым чубом: не обращай внимания, бузуй.

Голос у Светки был просто ангельский, звонкий и чистый, как серебряный колокольчик, и он под мелодию баяна зазвенел по всей больнице. Мальчишки, конечно, слов песни не знали, а просто за ней выли. Слаженно, надо сказать, выли, мелодию в цвет лепили.

Из соседних палат стали заглядывать ходячие больные, пришла и медсестра, но кто-то из больных движением руки остановил ее возмущение.

А колокольчик звенел по всем коридорам:

Сережка быстро-быстро грыз яблоко и, сощурившись, счастливо улыбался им.

Ох как прав был мой сосед по общежитию в Перми, тысячу раз прав, что погано, плохо быть одному в этой жизни. Ой как плохо. Я этого не понимал, пока не подрался со слесарем и после этого меня взялась окучивать милиция.

А подрались-то по какой причине: я расписывал холст в фойе общежития, когда вошедший пьяный слесарь с товарищем ни с того ни с сего завалился на него от своей неустойчивости.

Мне такое обращение с моим полотном показалось очень обидным, и я треснул ему по морде. Он, не долго думая, меня. И тут началось Куликово побоище. Кто кого и за что лупит, ничего не понять. Он весь в краске и машет кулаками (бойцовый мужичок оказался). Видишь ли, он на свидание пришел и весь об мою картину изгваздался. А я-то тут при чем, если он телепается, как маятник.

Когда в фойе переваляли все горшки с цветами и всю прочую мебель, нас разняла вахтерша.

Но нам этого показалось мало, и мы еще в течение недели два раза при случайной встрече устраивали единоборство. Устраивали до тех пор, пока я однажды не напился в лоскуты. И тут на беду он повстречался мне. Он шел в общагу на свидание и, как всегда, поддатый. И тут мне обидно стало за ни в чем не повинную картину. В общем, он на свидание не попал, а попал в больницу с выбитыми зубами и синяком под глазом.

На мое несчастье, нашлись свидетели, и моим проступком занялась доблестная милиция. Им было наплевать на то, что он испортил мою картину, по существу, было то, что я выбил ему зубы, а зубы к картине не имели никакого отношения. К тому же я нарушил общественный порядок. Это с их слов.

И началось для меня мытарство. Но почти сразу мне все эти дознания надоели. Я просто утомился от них. Нашли бандюгана.

Вовремя вспомнилось, что у меня братишка на Севере, в закрытом городе.

Въезд туда по специальному приглашению.

Я втайне от сожительницы написал ему письмо и теперь не отходил от почтового ящика. Наконец вызов на Север пришел.

Ни с кем не попрощавшись, я поехал на Север гонять оленей. В надежде, что там милиция меня не достанет. Так оно и получилось.

Как в Ноябрьск добирался, это отдельный рассказ. Но доехал хорошо.

Устроился на работу художником в художественную мастерскую города. И потекла моя будничная жизнь. Серая и ленивая, как у пионерского барабана.

Однажды в субботу за мной заехал на КрАЗе братишка и начал соблазнять: поехали со мной на Карамовку, что ты здесь все выходные прозябать будешь. Там на рыбалку сходишь, на охоту и так среди природы побудешь. Ты же все-таки художник. А тут что водку пить да в окно смотреть?

Уговорил он меня все-таки. И согласился я поехать с ним на смену.

Всю далекую дорогу он устраивал гонки с другими КрАЗами и, наконец-то, мы прикатили в пункт назначения — в рабочий поселок Карамовка. Поселок нефтяников состоял из трех десятков вагончиков, жилых бочек и балков. Посредине всей этой чехарды стоял здоровый одноэтажный дом. Я догадался, что это была контора или, скорее всего, филиал НГДУ. Ну уж больно этот сарай был невзрачен.

Братишка остановил машину и, бросив мне «Я скоро», направился в этот ковчег.

Подъезжали и становились рядом другие машины. Из них вылезали громкоголосые водилы и, отпуская друг другу шуточки, шли в большое здание.

Из одного только что подъехавшего КрАЗа вылез дородный мужчина с железным ящиком под мышкой и, взяв лопату принялся копать под задними колесами ямку в песке.

«Что он делает?» — с удивлением гадал я, наблюдая за толстопузым шофером.

Но тут открылась дверь братишкиной машины, и Вовка положил на сиденье спиннинг и винтовку.

— Ну что, помчались на культурный роздых, — весело сказал он, залезая в машину.

— А что этот мужик делает? — спросил я, указывая на копателя.

— Он ключи свои немецкие прячет. Сейчас выкопает ямку, положит туда ящик с ключами и наедет на него колесами машины. Чем тебе не сейф, — разъяснил он мне со смехом.

Толстопузый сделал один к одному, как предсказал братишка, и, довольный, поковылял в большой курятник, на ходу прокричав шоферам: «Тише едешь — шире морда».

Братишка завел машину и покривился: «При чем здесь директор бани, если гром поросенка убил?»

Но тут к машине дородного водилы подскочили двое молодых парней с лопатами и принялись шустро копать под колесами.

— А это кто? — изумленно поинтересовался я.

— А это воришки, ящик из сейфа воруют, а потом за магарыч вернут. Есть у нас такая слабость пошутить над хитрыми, — объяснил спокойно Вовка, трогаясь с места: — Да, с куриными мозгами фазаном в жизнь не станешь. Вот тебе и сейф, — хохотнул он.

— Почему у тебя не воруют? — щелкая затвором винтовки, поинтересовался я.

— Я немецкие ключи не вожу с собой, — и тут же принялся предупреждать: — Ты смотри, винтовку не утопи, у друга взял на время. Сейчас высажу тебя на берегу, а вечером заеду за тобой. Мне еще куст откачать надо, — говорил он.

— А что такое куст? — наивно спросил я.

— Hy, куст — это такие у нефтяников железные причиндалы. А ты все равно не поймешь, да и зачем тебе это, — с безразличием сказал он, сворачивая с трассы.

Мы остановились у большого озера или болота, сам черт не поймет, что это был за водоем. Но огромадный. С живыми тряскими берегами и низкорослыми чахлыми березками окрест его.

Я пошел по зеленому от травы и проседающему под ногами бережку к воде. Братишка предостерегающе крикнул от машины:

— Тут осторожней прогуливайся, а то болото засосет. Затем он подошел ко мне и, высыпая в карман моей куртки патроны, посоветовал:

— Будь осторожней тут, и сапоги болотные разверни, не по городу форсишь.

Уже идя к машине, прокричал:

— Тут ветер, а значит комарье не будет донимать. Ну, я поехал.

И КрАЗ, заурчав довольным зверем, пополз к трассе.

Оставшись один, я осмотрелся. Холодные и неуютные цветом волны хлюпали о берег. Надо мной тяжело ползли грязно-свинцовые облака. В городе я никогда не видел такого удручающего неба. Убийственная палитра самых тяжелых, самых неуютных цветов забрала небо в себя. А дополняли эту мрачную картину квелые березки, сиротливо лопочущие листвой. Вокруг все было неуютно и безжизненно. Марсианский ландшафт. Я помню, что скорбяще подумал о хантах, веками живущих на этой сумрачной земле. Тут поневоле поверишь шаману и в прочую дьявольщину, населяющую этот суровый край.