Алексей Притуляк - Первое апреля октября

— Чего отмечали вчера, Витюш? — улыбнулась Танька.

— Вы, товарищ Дёмин, шли бы к себе, не отвлекали коллектив, — строго посоветовал Сорокин. — Нам работать надо, — и бросил суровый взгляд на Татьяну.

Та с небрежной грацией спряталась за монитором, неспешно застучала клавишами. Сиротливо склонился над горящим отчётом Киреев.

По всему выходило, что Родин всё же чужую голову нацепил.

Он поднялся, подошёл к зеркалу, висящему между столами. Посмотрелся.

Странно. Это было его лицо, однозначно.

Присмотрелся получше, разбирая знакомые морщины, прыщик, родинку.

Его, его лицо, чего они…

Дошло: «Розыгрыш! Первоапрельский».

«Хм… Октябрь месяц на дворе, однако… Но у дураков всегда первоапрель».

По кабинету потянуло гарью.

Киреев вскочил, принялся хлопать ладонями по тлеющему толстому гроссбуху, чертыхаясь.

— Горим, — покачал головой Сорокин. — Работнички… Говорил же вам, товарищ Киреев, займитесь отчётом! Ещё два дня назад сказал. А вы всё «не горит», «не горит, успеем»… Вот вам и не горит! Ещё как горит! А вместе с ним горит ваша премия. И Родина заодно. Взяли моду опаздывать.

Киреев понуро стряхнул с гроссбуха чёрные хлопья пепла, уселся на место, упал лицом в ладони, зарыдал. Татьяна незаметно показала Сорокину из-под стола «фак».

Из кабинета Сорокин Родина таки выгнал. До обеда тот слонялся по коридорам конторы, то и дело переходя на рысь или прячась в туалете, когда слышал деловитое покашливание главного или сопение зама. С тоской ожидал окончания рабочего дня, беспрестанно поглядывая на часы.

После обеда, когда Родин уже основательно проголодался, из их кабинета повалил густой дым. Кто-то вызвал пожарных. Следом приехала скорая. Вынесли на носилках Сорокина. «Инфаркт», — коротко бросил санитар в ответ на вопросительный взгляд Родина.

Пока всем было не до него, он проник в мокрый и провонявший гарью кабинет, метнулся к своему столу и достал из тумбы коробку лапши «Доширак». Обойма из пяти таких коробок всегда закупалась по воскресеньям, на всю рабочую неделю.

Возиться с заваркой было некогда, поэтому Родин быстро сжевал лапшу всухую, наспех запил противно тёплым чаем и закусил кусочком сахара.

Когда вернулась заплаканная Татьяна, углеводы уже растворялись в желудке, а Родин с деловитым видом перебирал бумаги.

— Наконец-то! — воскликнула Татьяна. — Здорово я их выпроводила, да?

— Кого? — не понял Родин.

— Сороку с Киреевым. Это же я подожгла отчёт.

— Зачем? — недоумевал Родин.

— Как зачем, глупый! — воскликнула она, бросаясь к нему на колени. — Чтобы не мешали. И Родя сегодня не пришёл, как знал. Так что — праздник, Витюш!

— Какой?

— Ты чего, совсем того, Дёмин? — пылко выдохнула она ему в ухо, обхватывая ногами за талию, прижимаясь грудью и ероша родиновские (или всё же дёминские?) волосы.

— Я не Дёмин, — попытался оправдаться Родин.

Но она его уже не слушала…

Противно скрипел стул. Протяжно постанывала Татьяна, жарко шепча ему в не его ухо всякую страстную ерунду. Под мышками у неё вкусно пахло п отом и дезодорантом. В ней было хорошо, но недолго.

— Ты уже всё что ли? — простонала Татьяна.

— Да, — честно признался Родин.

— Ничего тебя разобрало! — произнесла она, довольная своей безраздельной властью над мужчиной.

Она не знала, что у Родина давно уже не ладились личные отношения с женой.

— Я пойду, пожалуй, — покраснел он, ретируясь.

В коридоре слышны были неясные звуки, сдавленные выкрики и мат. Пожарные избивали Киреева, зажав его в угол перед кабинетом главного. Сам главный стоял, развязно засунув руки в карманы брюк и гонял по губам, из угла в угол, «беломорину». Пиджак он сбросил, рукава белой рубашки под чёрными подтяжками были засучены до локтей. Руки по локоть в крови.

— Иди, Дёмин, работай, — бросил он Родину, когда тот остановился посмотреть.

— За что они его? — поинтересовался Родин.

— Поджигатель, — коротко отозвался главный, сопроводив это слово ещё более коротким.

Родин незаметно скрылся в туалете. Последнее, что он видел, был главный, который растолкал пожарников и методично, раз за разом, бил массивным кулаком Киреева в нос. Нос на глазах превращался в шляпку гриба.

После звонка, знаменующего собой окончание службы, Родин торопливо направился домой.

«Сейчас, — думал он в лифте, поднимаясь на свой седьмой этаж и замирая от сладкого предчувствия, — сейчас кончится первое апреля и снова начнётся октябрь».

Жена открыла как всегда с лениво-недовольным видом, но тут же замерла у двери.

— Вить, ты чего, сдурел? — уставилась она на Родина очумелым взглядом. — Сейчас Родин явится!

— Уже явился, — бледнея произнёс он.

— Где? — испуганно притихла супруга.

— Здесь.

— Да ну тебя, — отмахнулась она. — Дурацкая шутка какая-то, чё к чему… Ты чего пришёл-то? Сегодня же среда, не твой день.

— Домой шёл, — подыграл жене Родин. — Дай, думаю, загляну.

— Умничка, я рада. Но ты уходи, Витюш, быстренько. Сейчас этот припрётся.

— Ладно, — кивнул Родин. — Поцелуй меня напоследок.

Жена с готовностью припала к его губам млеющим поцелуем с привкусом давно забытой страсти и недавно слузганных семечек. Он уже и не помнил вкуса её лобзания.

Едва она отлепилась от его губ, Родин отвесил ей тяжёлую пощёчину.

— Стерва! — прокомментировал он своё действие.

— Ты чего это! — обомлела жена. — Ты дурак, что ли?

— Шалава!

— Да сам-то ты кто?! — взъярилась супруга. — А ну, пошёл отсюда, козлина!

По крайней мере, теперь он был уверен, что между его женой и Дёминым всё кончено. Но для верности нанёс ещё несколько быстрых ударов в болевые точки:

— Шлюха фригидная! Неряха! Неумеха!

И ввалился в лифт, прежде чем супруга метнулась в прихожую, к сумочке, где лежал шокер. Жена попыталась разжать дверь лифта, но к счастью ей не хватило сил.

Потом Родину пришлось долго петлять в лифте по этажам, потея от ужаса, прислушиваясь к топоту по тёмным лестницам и зловещему шлёпанью тапочек о пятки супруги — вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец супруга утомилась и Родину удалось бежать.

Не меньше часа он слонялся по дождливым улицам и всё вертел головой, пытаясь определить, привычно ли она сидит на шее. Голова сидела как влитая. Наконец, уже изрядно промокнув, остановился у крыльца исторического музея. Из окошечка кассы ему улыбнулась дама в костюме Венеры Милосской и призывно махнула обрубком руки.

Идти было всё равно некуда, так почему бы и не в музей. Он купил билет, оплатил страховку и получил в подарок значок с портретом вождя.

В музее было пустынно, гулко и холодно, удушливо пахло многовековой историей человечества. Дремали в гладиаторских сетях пауки, лениво вспархивали с насестов летучие мыши.