Алексей Притуляк - Первое апреля октября

Я собрался было начать следующую главу, но мне вдруг ужасно захотелось Эвелин. Я попытался перебороть это никчемное желание и настроиться на рабочий лад, но ничего не получалось — перед моим мысленным взором стояли ее розовые трусики.

Я бросился в гостиную, но не нашел там жены. Тогда я ураганом ворвался в столовую и чуть не закричал от восторга — Эвелин была там. Они с Маргретой закончили завтрак и теперь пили чай с десертом. Дочурка что-то весело болтала, а жена, моя любимая супруга, рассеянно смотрела в окно. Она тоже думала обо мне! Я бросился к ней, обнял ее за плечи и покрыл поцелуями ее шею.

— Я услышал твой мысленный призыв! — воскликнул я в полном восторге. — Я здесь, любовь моя!

Но супруга отстранилась от меня и взгляд ее был полон удивления и даже, как мне показалось, — досады. В последнее время я часто замечал такое выражение в ее глазах. Оно раздражает меня, но сейчас я решил не обращать на него внимания и быстро расстегнул верхние пуговицы ее блузки, торопясь ощутить под ладонью упругость ее божественной груди.

— Йоган! — воскликнула она. — Мы в ссоре… Йоган… Ты с ума сошел!

Я не слушал ее, я сдавил пальцами ее левую грудь, другой рукой поднимая вверх подол платья.

— Маргрета… — тихо произнесла жена. — Не при ней же!..

Ах черт! Я совсем не обратил внимания на присутствие дочери.

— Иди, поиграй, — велел я ей.

Дочь, удивленно и испуганно наблюдавшая за нами, встала.

— Дай ребенку попить чаю, — раздраженно сказала жена, пытаясь оправить поднятый мною подол. Но я уже касался пальцами ее теплых шелковистых трусиков и был готов стерпеть подобный тон, который все же был сейчас неуместен.

— Но я хочу тебя, — возразил я как можно мягче. — Здесь и сейчас!

Я подхватил жену на руки и упал на стул, усаживая ее к себе на колени, покрывая поцелуями ее полуобнаженную грудь.

— Йоган… — сопротивлялась она. — Йоган, подожди… Давай поговорим… Нам нужно поговорить… Йоган!.. Последнее время ты…

Трусики были не очень прочными и я легко разорвал их, чувствуя как все сильнее закипает во мне страсть. Но жена вдруг резко оттолкнула меня, вырвалась и отскочила, поставив перед собой стул. В глазах ее мелькал, кажется, гнев, и блестели слезы. Такой она нравилась мне еще больше и мое желание возросло до просто бешеной страсти…

Но тут я увидел стул, которым она отгородилась от меня, и резко обернулся. Я отчетливо увидел два гнутых витых рога за своей спиной, такие же, как не шлеме Великого Каббалиста. Но едва я увидел их, как они тут же исчезли, превратившись в спинку венского стула красного дерева…

Вот! Вот!! Вот!!! Я поймал его! Я увидел! Вот!

Сейчас он меньше всего ожидал, что я повернусь и — попался.

Я вскочил, чувствуя, как по груди и животу разливается холодок ужаса.

— Есть! — воскликнул я. — Ты видела, видела?!

Жена непонимающе смотрела на меня, а дочь испуганно оглядывала стул.

— Он здесь! — кричал я. — Здесь!

— Кто? — спросила жена.

— Этуран Туканский, — пояснил я, — повелитель оранжевых троллей, Великий Каббалист, магистр ордена Бреатурийских всадников, Отражение Черной Луны.

Жена быстро отступила на шаг, словно боялась, что я сейчас брошусь на нее, и взяла на руки дочь, которая вдруг заплакала. А я протянул к магистру руку, ладонью вперед, как требует ритуал, и произнес по-тукански заклятие:

— Элла бо наммин, элла бо сунна, элла бо тлинги, махи Этуран!

Но было поздно, поздно! Он опять успел ускользнуть от меня! В сердцах я схватил со стола соусник и запустил им в стул.

Жена с дочерью на руках выскочила из столовой.

— Я видел тебя, видел! — кричал я магистру. — И я все равно одолею тебя! Я не позволю тебе проникнуть в этот мир, чертов колдун! Элла бо наммин, элла бо сунна… Ты хитер, магистр, ты очень хитер, но, как видишь, я тоже кое-что могу. И я одолею тебя! Я отправлю тебя в Желтые Земли, в бездну Магдатукана. Там атуранги закуют тебя в кандалы и бросят твой огненный трон в море, а мне — поставят памятник из чистого наггата.

Я плюнул в магистра и ушел в свой кабинет. Меня всего трясло и я никак не мог успокоиться. Около получаса я обессиленно провалялся в кресле и успел за это время выкурить две сигары.

Едва я немного успокоился и собрался задремать, как услышал за дверью шаги и голоса. Один голос был голосом моей жены, других я опознать не мог.

— Он здесь, — тихо произнесла жена за дверью.

— Да, я здесь, — сказал я слабым голосом. — Кто там, Эвелин?

Дверь открылась и в кабинет вошли двое мужчин в белом. Едва они появились в кабинете, как я сразу почувствовал озноб, пробежавший от затылка до поясницы, как струйка холодной воды. Это были они, да, да! Это были они! Я понял это по их напряженным взглядам. Бреатурийцы!.. Они приближались ко мне, а я был безоружен.

— Добрый день, местер Хедсвальд, — сказал один спокойно и тихо. — Что случилось?

— Эттале, та бреатури! — крикнул я. — Эттале каме сунна!

Они приближались, понимающе переглядываясь. Я не мог пошевелиться, я чувствовал скованность и слабость во всем теле.

— Успокойтесь, местер Хедсвальд, — сказал второй. — Мы ваши друзья, мы поможем вам.

За дверью появился третий, тоже — в белом. В руках он держал странный серый балахон. Наверное, именно такие балахоны надевают на пленников Кертаниона, прежде чем отдать их полохам, которые удобно устроятся на шее жертвы и будут высасывать из нее все соки, медленно, долго, бесконечно долго.

— Вы пришли за мной, — сказал я обреченно, понимая, что Великий Каббалист опередил меня, что я проиграл, что все кончено. — Пришли…

Они подошли совсем близко.

Я поглубже вдохнул и крикнул в последний момент:

— Но вы не получите меня!

И бросился на них.

Борьба была недолгой, я был слаб, а их — трое. В одну минуту они повалили меня на пол и ловко запеленали в балахон так, что я не мог и пальцем пошевельнуть, а только яростно болтал ногами, которые оставались свободными.

— Давно это с ним? — спросил один из всадников у жены.

— Не могу сказать, когда это началось, — ответила она. — Но заметно стало около года назад… И все хуже, хуже…

— Коварная Эвелинга, покровительница туканов! — крикнул я ей. — Так это ты, ты предала меня в руки мучителей масакеров!

За спиной богини я увидел Маргрету, испуганно глядящую то на меня, то на Эвелингу, то на бреатурийцев.

Всадники поставили меня на ноги, вывели из кабинета.

— Мама, — услышал я голос дочери, — а папа вернется?

— Вернется, девочка моя, — ответила богиня. — Он скоро вернется.

— Я боюсь, — сказала Маргрета.

— Ничего, моя маленькая, не бойся, — успокаивала ее коварная Эвелинга.

— Я боюсь того рогатого дяди…

Наступила минутная гробовая тишина.