Анатолий Гладилин - Вечная командировка

Я тоже против интеллигентских самоанализов и раздумий о суете сует. Но мне кажется, что для современного передового рабочего мало волноваться только из-за нехватки материалов и поломки моторов.

К примеру, Гриша из деревни, но он ничего не знает о борьбе с кулаками, о коллективизации в тридцатых годах. Мы с ним как-то разговорились, и я его спросил: «А кто же такие были кулаки?» И в ответ я услышал такое туманное и неправильное определение, что за голову схватился. А ведь, повторяю, Гриша из деревни. Уж хотя бы недавнее прошлое знать он должен. Но не в том беда, что он не знает, а в том, что знать не хочет. Это маленький пример, но при всем моем хорошем отношении к Грише мне кажется, что авангард рабочего класса — это не Окуневы. Это, скорее, люди, похожие на Валентина, моего кузнеца.

Есть такие, как Гриша Окунев. Они, как правило, очень хорошие ребята (встречаются, конечно, и карьеристы — но где без них не обходится!). Их портреты украшают первые страницы газет, им аплодируют — ну, я уже достаточно говорил о них.

Есть такие, которым главное — зашибить побольше денег. Причем они могут прямо так об этом и говорить. А могут молчать, быть ударниками, входить в состав коммунистических бригад, важно поддакивать, когда за них сочиняют речь…

И в чем-то они искренни. Они знают: больше работаешь — больше получишь. На работе они звери. Вкалывают дай бог. Но их энтузиазм измеряется рублем. Эти люди бросают своих товарищей и свои бригады, как только подворачивается работенка повыгоднее. (А Гриша не уйдет со своего промприбора, даже если бригада наткнется на «рубашку», золота не будет, плана не будет и премии не будет.)

Такого надо увидеть «изнутри». Только так они и раскрываются. Потому что «сверху» их различить трудно. Работает хорошо? Хорошо. План перевыполняет? Чего же еще!

Есть умные, на редкость изворотливые ребята, умудряющиеся зарабатывать деньги, фактически не работая. Где-то про себя они считают всех дураками. Мол, учитесь жить у нас. Есть просто откровенные лентяи, белоручки.

Но вот я заговорил о Валентине. Таким, как Валентин, дело до всего. Им все интересно. И война в Алжире, и решения последнего Пленума ЦК о сельском хозяйстве, и почему Юрченко — Букварь, том № 1 выдвинут на работу в обком комсомола, и проблема снежного человека, и почему был 37-й год.

Они не мыслители, важно прикладывающие ладонь ко лбу и мучительно думающие о судьбах мира. Нет, простые рабочие ребята, что умеют и закрутить роман с девушкой, и выпить, и потанцевать, и поднять усталых товарищей на субботник.

Но им мало, что они выполнили план на 150% и их физиономия вывешена на Доске почета.

Их волнует, что они не учатся или что не нашли свое настоящее призвание, что не знают иностранного языка, что в свое время не выдержали и ушли с четвертого курса техникума. Их волнует (казенная фраза) личное и общественное, причем в беседе с людьми типа приехавшей журналистки, которая пришла любоваться на них, как на иконы, они так раскритикуют свое начальство и местные порядки, что «мадемуазель» серьезно сомневается, тот ли перед ней человек, о котором начальство говорило ей так много хорошего.

Но в трудный момент ребята пойдут не к Грише, а к Валентину.

И вот эти умные, думающие ребята — с точки зрения поверхностной журналистки — сложные и непонятные, странные.

«Мадемуазель», вероятно, развернется в районной газете. Выкрашенная в голубой и розовый цвета, наша будка принесет ей благодарность от редактора.

Почему я так зол на эту девушку? Да, она неопытна. Валентин просто бегал от нее. Но все-таки она его поймала. Предложила стать корреспондентом газеты и писать самому. Клюнуло. Так что не такая уж она беспомощная.

Или ты хочешь, чтоб о тебе писали? Мол, она не подозревает, какое интересное и важное дело ты ведешь? Ерунда. Или просто на ее месте ты представил другого, близкого тебе человека, которому, возможно, вот так же, как ей, трудно и тяжело. И жалость и раздражение («я же говорил, ничего у тебя не выйдет») вызвало озлобление против ни в чем не повинной девушки.

Когда она уезжала, Вовка нашел цветы в тундре и подарил ей от имени нашей будки. «Мадемуазель» вспомнила, что она женщина, и стала срочно приводить в порядок нос. Смешно, но сцена действительно трогательная. Вовка ночью писал письма на материк. Свет не выключался.

Прибыла новая партия рабочих. Поселили их в палатке за столовой. «Люди в белых штанах» — прозвал их Валентин. Это потому, что комбинезоны вновь прибывших сделаны из плотного белого материала.

Люди в белых штанах — квалифицированные съемщики золота. Незнакомы с порядками нашего прииска и держатся аристократами.

Начали со скандала:

— Почему в палатке нет электричества?

Им в ответ, дескать, не успели, сейчас горячая пора, рабочие заняты, поставьте сами три столба, и мы до вечера подведем ток.

Но людей в белых штанах агитацией не проймешь: «Нас обязаны вселить в подготовленную палатку — пускай и готовят. Мы не дураки, чужой работы делать не будем».

В «клубе» (в кузнице) у Валентина стали думать, как быть с умниками в белых штанах.

Говорили, что ребята правы. У начальства есть свои обязанности. Вечно руководство делает промахи, а рабочим: «привыкайте к трудностям — вы же комсомольцы!» (Кстати, раньше очень часто я слышал это от Валентина.)

Говорили, что с людьми в белых штанах нечего стесняться — зазнались.

Говорили, что пускай сидят без света.

Предложили вечером кому-нибудь из комитета пойти в палатку за столовой и потолковать с ребятами.

— Толковать бесполезно, — сказал Валентин, — сделаем сегодня маленький субботник.

Особенного энтузиазма это предложение в клубе не вызвало.

В пять вечера человек восемь пришли с лопатами и ломами. Из нашей будки были Вовка и Гриша. Вовку я разбудил, сказав, что за столовой его ждет какая-то девушка. Вовка, придя на место, хотя и увидел сразу двух девушек, понял, что звали его не за этим. Однако, как ни странно, ругаться по моему адресу не стал, а принялся с большим усердием долбить землю.

Шел дождь, копать оказалось трудней, чем я ожидал.

Люди в белых штанах проявили наконец любопытство. Оно усиливалось еще тем, что их на субботник не приглашали.

Люди в белых штанах (как и положено в этих случаях — с независимым видом) крейсировали вокруг нас, зевая и потягиваясь. Я с большим интересом наблюдал за Валентином.

Люди в белых штанах прекратили «стратегические» передвижения и, стоя от нас в трех шагах, тупо следили за работой.

Мы их не замечали. Все великолепие их исчезало.

Один из них попытался взять лом из рук девушки. Ему сказали, что он рискует надорваться, и не дали.