Владимир Гончаров - Апокриф

Однако, произошла какая-то накладка. То ли были как-то нарушены условия хранения быстроразлагающегося яда, то ли он вступил в некое неучтенное взаимодействие с ружейной смазкой, то ли еще что, но в результате Крюку досталась значительно меньшая доза активного вещества, чем та, которую предназначили ему специалисты по отравляющим веществам из пресловутой лаборатории.

Крюк выжил. Причем выжил, как он сам в это свято уверовал, исключительно благодаря Тиоракису. И, в общем, он был недалек от истины. Тиоракис смог убедить Стаарза в том, что оставить Крюка в живых в сложившейся ситуации выгоднее, чем убить.

На том и порешили.

Целую неделю Тиоракис ежедневно пробирался к спасенному им боевику в холодную дачу, привозил ему еду и питье, делал необходимые медицинские процедуры: уколы, перевязки. Баскенский доктор, усиленно консультировавший Тиоракиса по вопросу лечения больного, был бы очень удивлен, узнав, что заочному пациенту даются совсем не те лекарства, которые назначил он в соответствии с поставленным им же самим диагнозом. Однако, судя по докладам добровольного брата милосердия, лечение проходило успешно, «сепсис» явно отступал, и доктору было, чем гордиться.

На очередь выходили другие проблемы, решать которые нужно было быстро и кардинальным образом.

Первая из них носила, скорее, медицинский характер. Ослабленному организму раненого грозила самая банальная, но от этого не менее опасная простуда. Хотя широта, на которой находились столица и ее пригороды, не отличалась суровыми зимами, и даже снег, обычно таявший уже на следующий день после выпадения, был здесь не частым гостем, однако, ветра, ледяные дожди и постоянная слякоть делали это время чрезвычайно неуютным и трудным для здоровья периодом. Особенно, если у вас незажившая рана в ляжке, и вы вынуждены сидеть (а точнее, лежать) без тепла и света в оставленной дачниками до ближайшей весны халупе.

Крюк мерз, несмотря на то, что теперь был упакован в доставленный ему Тиоракисом спальный мешок. Уже на третий день он начал подкашливать и мучиться сильным насморком. Дело могло завершиться ангиной или воспалением легких, которые, если бы пришлось оставить все, как есть, скорее всего, добили бы Крюка окончательно.

Второй тревожный звоночек поступил Тиоракису от Стаарза. Оказалось, что кто-то из очень немногих остававшихся в поселке на зиму обитателей умудрился заметить ежедневные визиты Тиоракиса, и уже на четвертый день после их начала стукнул в отделение полиции. К счастью, в участке, в связи с проводившейся ФБГБ операцией, постоянно дежурил сотрудник сего ведомства. Его обязанностью было следить, чтобы до поры до времени полицейские не делали никаких резких движений, которые могли бы спутать «гэбэровцам» розданные карты. Это присутствие, не очень приятное для местных полицейских, было залегендировано необходимостью координации силовых ведомств, в связи с недавней попыткой подрыва железнодорожного полотна в данном районе. Поэтому обо всех мало-мальски подозрительных движениях в зоне ответственности полицейского участка сообщалось «гэбэровцу», а он, не будучи, конечно, в курсе всех деталей операции, просто передавал информацию своему руководству. В итоге, оберполицейский участка в кратчайшие сроки получил от вышестоящего полицай-президента указание о том, что проверкой подозрительного визитера заниматься не следует, так как это уже поручено оперативникам ФБГБ.

Все это давало некоторый выигрыш во времени, но не устраняло того самого факта, что Тиоракис может сильно «засветиться», поскольку его систематические наезды в пустующий дачный дом перестали быть тайной для местного населения. Крюка нужно было куда-то девать. Но вот куда? И тут, именно в этом пункте, интересы Дадуда, возглавлявшего нечто вроде контрразведки Фронта освобождения Баскена, и интересы Пятого департамента ФБГБ совершенно неожиданно совпали.

Крюк был человеком Дадуда. Не самым умным, не самым способным, но самым верным, решительным и непреклонным. Дадуд его очень ценил, особенно в тех случаях, когда нужно было проводить проверку привлекаемых к сотрудничеству с ФОБ иноплеменников.

В конгломерате народов, населявших НДФ, маами имели довольно противоречивую репутацию. С одной стороны, — ледяной практицизм, обстоятельность, безупречная аккуратность и пунктуальность, с другой, — не то, чтобы тугодумие, но инерция мышления что ли, не позволявшая им своевременно переменять (хотя бы во имя той же практичности) однажды усвоенные взгляды и пристрастия, и делавшая их пленниками раз и навсегда избранной линии поведения вопреки всему и всем.

Еще в феодальные времена маами снискали себе славу самых верных вассалов, никогда не изменявших однажды (но вдумчиво, обстоятельно, с учетом всех практических резонов) избранному сюзерену. Нередко из них составлялась личная гвардия королей, герцогов и прочих крупных и мелких венценосцев. Нередко случалось сходиться в поле воинам маами в битве за интересы разных господ. Нередко закованному в латы бойцу приходилось узнавать в облитом кольчужным доспехом и накрытом стальным шлемом противнике своего единоплеменника, земляка, соседа, дальнего или даже близкого родственника… Но и тогда сила взятого на себя обязательства не давала приостановить бег летящего в атаку боевого коня или ослабить удар расчетливо бьющего меча.

В недоброй памяти годы Войны за Объединение отряды, сформированные из маами, одинаково стойко и умело бились как на стороне федералистов, так и на стороне сепаратистов. Просто некоторые из сражавшихся однажды и навсегда решили для себя, что единое государство — это как раз то, что им нужно и необходимо в чисто практическом смысле. Другие пришли к выводу и окончательно утвердились в убеждении, что федерализм вещь весьма сомнительная, неудобная и в целом вредная для настоящего процветания самобытного народа. Видимо, и те, и эти были в чем-то правы…

Победили, как известно, — федералисты. Те маами, которые встали на нужную сторону, обстоятельно пользовались плодами победы. Они весьма ценились, как чрезвычайно деловые, дисциплинированные, педантично точные работники и поэтому достигали весьма высоких должностей в госаппарате, армии и полиции, в спецслужбах, наконец.

Иные — хлебнувшие на финише гражданской войны вместе со своими вождями-сепаратистами горечь капитуляции, хотя и смирились с очевидностью (из практических соображений), но остались в большинстве своем скрытыми или явными инакомыслящими (из верности когда-то избранным идеалам). Эти на госслужбу, как правило, не шли из принципа. Простора для деятельности и приложения своих способностей хватало и без того. Из них получались превосходные медики, особенно хирурги, ученые-экспериментаторы, инженеры… в общем, представители всех тех профессий, где требуется методичность и скрупулезность в сплаве с твердостью и решительностью. Из них же, как вполне можно было ожидать, при определенных обстоятельствах выходили замечательные подпольщики — борцы с режимом.