Владимир Гончаров - Апокриф

Уверенность ректора и спокойное благодушие декана объяснялись легко. Не далее как в это утро в кабинете руководителя университета состоялась согласованная еще накануне по телефону аудиенция. Чего-нибудь хорошего от этого мероприятия ожидать было сложно, поскольку о конфиденциальной встрече попросил достаточно высокопоставленный представитель известного ведомства. Ректор не без основания полагал, что речь, скорее всего, пойдет о малоприятных обстоятельствах, связанных с участием студентов университета в террористическом подполье. Однако, он ошибся, хотя и не в полной мере, как выяснилось несколько позже.

Господин в штатском, после непременного предъявления «верительных грамот», подтверждавших его солидное положение в ФБГБ и широкие полномочия, сразу предупредил, что сведения, которые станут известными высокочтимому господину ректору в ходе их беседы, не подлежат разглашению. К решению деликатного вопроса, суть которого будет изложена чуть позже, может быть привлечен лишь необходимый и при этом максимально узкий круг людей, от которых к тому же будет отобрана соответствующая подписка.

Ректор понимающе кивал, хотя не понимал ни черта. Наконец, закончив свою довольно мутную прелюдию, посол спецслужбы приступил к изложению сути вопроса.

— Мы обращаемся к вам, прежде всего, как к председателю диссертационного совета и руководителю экзаменационной комиссии университета. Видите ли, господин ректор, в государственных интересах, детали которых я по понятным причинам не могу перед вами раскрыть, необходимо организовать закрытую и при этом заочную защиту магистерской диссертации нашего сотрудника.

— Простите, — изумился ректор, никак не ожидавший такого поворота в разговоре, — а ваш сотрудник прослушал курс какого-то высшего учебного заведения?

— Несомненно! Он вполне успешно отучился на юридическом факультете вашего университета. Его фамилия Тиоракис. А вот его диссертационная работа, — и господин в штатском выложил на стол красиво переплетенную пачку бумаги с отпечатанным текстом…

Некоторое время спустя в кабинет ректора зашли приглашенные по внутренней связи декан юридического факультета и начальник канцелярии университета, — с которыми и были согласованы все главные технические детали деликатного дела…

Ректор был не только государственным человеком, но и стрелянным воробьем. Он умел сопоставлять. «Пожалуй, — сделал он для себя вывод, — этот Тиоракис действительно имел отношение к террористам. Я даже догадываюсь, какое именно… И вряд ли кто сможет воткнуть это лыко мне в строку!»

А Тиоракис в это самое время глядел из окна своего временного убежища на спокойный пейзаж… Точнее, не глядел, а просто уставился в ту сторону. Обращенный внутрь себя, он никак не мог дать окончательной оценки некому существенному, требующему итога, этапу своей жизни. Вдоволь поблуждав за последние три года между трудноразделимыми берегами добра и зла, он все никак не мог определить: к которому из краев ближе лег его след? И какое расписание назначено ему на будущее? Тиоракис, Ансельм, Еретик… далее везде?

— Вот вам допуск к делу, — сказал Мамуля, протягивая Тиоракису небольшую светло-зеленого цвета карточку из тонкого картона, — отправляйтесь в «шкатулку», знакомьтесь… Ознакомитесь — ко мне! Обсудим.

«Шкатулкой» на употреблявшемся в «Пятерке» жаргоне назывался сектор, в котором хранились секретные служебные материалы и в том числе досье на разрабатываемых лиц. Выносить из «шкатулки» ничего не разрешалось. Для ознакомления с хранящимися там документами (разумеется, только с письменной санкции руководителя Департамента!) допущенному сотруднику выделялась одна из специальных кабинок, не имевшая окон и оборудованная только небольшим столом, рабочим креслом, а также верхним и местным светом. На дверях каждой из таких ячеек красовалась предупреждающая табличка: «Ведется прослушивание и видеонаблюдение!» Украшение это было, скорее, данью традиции, чем практической надобностью, поскольку любой вменяемый сотрудник (а невменяемых на службу не принимали — за этим кадры следили строго) и без того понимал, что постоянно находится под пристальным вниманием службы внутреннего контроля (СВК).

Рядом с дверью, ведущей в «шкатулку», находилось небольшое сооружение — нечто вроде маленькой кафедры или трибунки — рабочее место поста охраны. Тиоракис предъявил внутренний пропуск и картонку допуска дежурному офицеру, которого до этого видел и которому демонстрировал свою личность уже, наверное, раз сто. Раз сто видевший и, наверное, знавший его в лицо не хуже родной мамы, офицер охраны внимательно сличил физиономию Тиоракиса с фотографией на документе, бегло глянул на зеленую картонку, кивнул, вернул Тиоракису верительные грамоты, сделал необходимую запись в дежурном журнале и нажал кнопку, отпирающую электрический замок. Тиоракис, поднеся пальцы правой руки к воображаемой тулье воображаемой шляпы, слегка кивнул и вошел в святая-святых.

За дверью открывался преизрядный коридор, в который выходили двери кабинетов с упомянутыми предупреждающими табличками, а в конце его располагалось собственно хранилище. Это было большое вытянутое помещение также без окон, почти сразу за входом перегороженное поперек элементарной деревянной стойкой. К стойке с внутренней стороны прирос здоровенный письменный стол, за которым царил в лучах вечного искусственного света один из старейших и вернейших, всех пересидевший и переживший, проверенный из проверенных сотрудник Пятого департамента ФБГБ, кавалер ордена «За тридцать лет беспорочной службы», бессменный начальник «шкатулки», суб-колонель Едд Рыйста по кличке Бинокуляр. За его спиной тянулись длиннющие и высоченные, почти под потолок, секции металлических шкафов-ячеек, в которых хранилось главное достояние «Пятерки» — своеобразная Книга Судеб — оперативные дела секретных агентов, досье на граждан, чем-то задевших интересы Родины и по этой причине попавших в разработку, отчеты о проведенных операциях и все, что с этим связано: протоколы слежения, сообщения бдительных обывателей (в просторечии — доносы), вербовочные расписки и расписки в получении денег, аналитические обзоры, копии личных документов и личных писем, фотографии (скромные и не очень), расшифровки телефонных переговоров, и так далее, и тому подобное…

Пятый департамент, когда дело касалось проникновения в чужие секреты, охотно использовал последние достижения науки и техники, но в части сохранения собственных тайн — демонстрировал махровый консерватизм. Во всяком случае, секретные папки, содержавшие сведения о личности агентов, работавших на спецслужбу, и наиболее скандальные досье на видных людей не переводились на электронные носители и не упаковывались ни в какие, пусть даже самые труднодоступные файлы. Случившиеся в родном отечестве и за рубежом несколько громких историй, связанных с проникновением электронных взломщиков в самые охраняемые базы данных, положили некий предел распространению компьютерной революции в шпионско-контрразведывательном ведомстве. Шкафы с примитивными папками под присмотром въедливого старого прыща и вымуштрованный военный на входе в хранилище высших секретов представлялись местному начальству гораздо более надежными средствами, чем неосязаемые и, в случае чего, не несущие никакой ответственности программы, призванные не допустить чужаков за заповеданные двери к кладезям закрытой информации. Даже если найти самого очкастого умника, который с легкостью раскалывает по тридцать три электронных сторожа на день, что он сможет сделать против того же Бинокуляра, вооруженного допотопной инструкцией по секретному делопроизводству?