Феликс Розинер - Некто Финкельмайер

Арон потерянно сел, с облегчением слыша, как зал стихает.

— И насчет второго, — быстро сказал адвокат. — Вы помните? — ничего не известно!

Арон не ответил, даже не кивнул.

— Держите себя в руках! Вы слышите?

— Да-да, я — естественно…

— После совещания на месте, — четким голосом начала судья. Воцарилась тишина. — Посовещавшись на месте, суд решил отклонить ходатайство защиты. Названный защитой Манакин не является жителем Москвы, следовательно,он не может сообщить полезные для нас сведения о том, какой образ жизни ведет привлекаемый к суду.

— Правильно! — удовлетворенно сказали из зала.

— Кроме того, писателей и поэтов среди свидетелей у нас достаточно. Вот по этим причинам ходатайство оставлено без последствий. Вы что-то хотите добавить? — спросила судья, увидев, что адвокат встает.

— Надеюсь, все это занесено в протокол, — растягивая слова, будто с ленцой произнес адвокат. — И теперь второе. Со слов подзащитного, по описанию его родственников и других окружающих его лиц видно, что он вел уединенный образ жизни, нередко забывая о еде…

— Уединенный! С бабами! Газету бы почитали! — выкрикнул кто-то, и поднялся сдержанный ропот.

Адвокат возвысил голос:

— Уважаемый суд! Я убежден в необходимости рабочей обстановки!.

— К порядку, к порядку! — громко сказала судья, стуча костяшками пальцев. — Продолжайте.

— Не останавливаясь на примерах, ходатайствую, таким образом, о направлении Финкельмайера Аарона-Хаима Менделевича на судебно-психиатрическую экспертизу.

— Экспертиза была! — с плохо скрываемым торжеством ответила судья. — Уж, конечно, мы предусмотрели… — начала она, но спохватившись, что это «предусмотрели» может означать, что суд еще до заседания настроился каким-то образом, поправилась: — Мы тоже решили, что заключение эксперта будет полезно. Вот акт экспертизы, тут в деле.

— Мне об этом ничего не известно, — с легким, как бы извиняющимся, но, в сущности, с насмешливым поклоном ответил адвокат. — Когда была экспертиза?

— Недавно, сегодня, — поспешила судья, адвокат немедленно вставил:

— Я не ознакомлен с актом!

— Подсудимый… ответчик мог вам сказать, — быстро продолжала судья, как будто не слыша.

Но адвокат не уступил:

— Таким образом, защита не ознакомлена со всеми материалами дела, и в протоколе прошу…

— Хорошо, хорошо, — перебила судья. — Вам нужен факт экспертизы и результат. Я вам акт сейчас передам, вы ознакомитесь, это ничего не меняет. А заключение я прочту —не буду читать все, только само заключение. Так… Вот, пожалуйста: «Финкельмайер A. M. психическим заболеванием не страдает. Обнаруживает психопатические черты характера: обнаруживает некоторую замкнутость, погруженность в собственные переживания, избирательность в общении с окружающими, безмотивные колебания настроения, нереалистичность мышления в том, что касается собственной личности. Как недушевнобольной может отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Трудоспособен».

— Благодарю вас, — сказал адвокат. Девушка-секретарша перегнулась с эстрадки и протянула несколько листочков. Арон перехватил их у нее и отдал адвокату. Тот взял не глядя, так как продолжал говорить:

— …содержался под стражей необоснованно, о чем также считаю необходимым заявить суду.

Адвокат кончил.

— У вас все?

— Да.

— Гражданин Финкельмайер, встаньте. У вас есть замечания по составу суда? Согласны? Других замечаний, ходатайств у вас нет? Разъясняю ваши права: вы можете участвовать в разбирательстве на всех этапах, задавать вопросы…

…Когда он вставал, начинало стучать в затылке, какое-то время все плыло перед глазами. Потом это проходило, но оставалась та боль в голове, которую он ощущал постоянно. Чувство голода, как это бывало обычно, притупилось, но он страдал от духоты и подумал, что, может быть, жар у него, что простужен и голова поэтому так плоха, трудно соображать, а главное — вот как сказали о нем в заключении — эта нереалистичность мышления в том, что касается собственной личности, тем более трудно ему относить к своей собственной личности слово за словом, которые судья зачитывает по бумаге, слушать про человека чужого совсем, про того, кто в течение более чем полугода ведет антиобщественный образ жизни, паразитирует на окружающих, бросает семью, жену с двумя малыми детьми и старика отца практически оставляет без средств к существованию, сам же участвует в отвратительных непотребствах, во время которых пьют, избивают женщин, потом с ними спят, меняясь женами, меняясь квартирами — сегодня тут и с той, а завтра там и с этой, и опять все сначала, все эти долгие полгода, как один сплошной не-пре-ры-не-при-гля-не-про-бу-не-скон-ча-не-во-об-ра-зи-мы-ор-га-зм-зм-зм, — что подтвердили свидетели, не реагировал на предложение трудоустроиться…

— Понятно вам, за что вы привлекаетесь?

— Да… то есть… Мне непонятно, откуда взялось… Мое превро… — мое времяпрепро… вождение..? Описание?

— Это мы разберемся, это и называется — судебное разбирательство. Отвечайте прямо на вопрос: вам понятно, в чем вас обвиняют, значит, что вы, являясь трудоспособным, нигде не работаете и ведете антиобщественный образ жизни?

— Это мне понятно, в чем, мне не понятно, почему…

— Так, достаточно, достаточно! — успокаивающе остановила судья. — Ответьте суду: признаете ли вы себя виновным в том, что в течение длительного срока не трудились по своим способностям, уклонялись от общественно-полезного труда?

— Видите, это как рассматривать: я действительно не работал в учреждении, но насчет общественно-полез…

— Гражданин! — э? — Финкельмайер! это хорошо, что факт, что вы не работали в учреждении, вы признаете, это понятно, тут сидят ваши бывшие сослуживцы, они знают, что вы уволились, а больше вы никуда не устраивались… Тут мы терять времени не будем, вы интеллигент, вы себя считаете, и вам и нам ни к чему говорить, что черное это белое. Ни к чему! Не работали, это вы признаете. А нужно ответить, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях, а не — «как рассматривать». Подумайте.

Арону казалось таким простым сказать «признаю», —тогда и весь зал был бы им доволен и, значит, ему б от этого стало легче; но адвокат затряс головой и напомнил — «нет-нет!» — так он велел ему — не признавать! — и Арон через силу выдавил:

— Нет. Я не признаю.

Не надо, не надо так сильно шуметь, болит голова!

Он оглянулся — лица качались, и полукружия амфитеатра повсюду то и дело искажались из-за поворотов и беспокойных смещений множества розово-желтых скругленных кафельных бляшек… Подсчитывать число рядов очень трудно, когда все шевелятся. Сколько же человек?