Антонио Табукки - Новеллы

Станция была почти пуста. Маленькая станция в селении на побережье моря; рядом с деревянными скамейками — пальмы и агавы. У ближнего ее конца за кованой решеткой начиналась дорога к жилым домам, у дальнего же — каменная лестница, спускавшаяся к пляжу.

Из стеклянной будки с пультом управления появился начальник станции — толстенький усатый человек — и под навесом прошел к путям. Закурив, с сомнением оглядел затянутое облаками небо. Выставил ладонь из-под навеса — узнать, не начался ли дождь, повернулся кругом и с озабоченным видом сунул руки в карманы. Двое рабочих, дожидавшиеся поезда на скамье под вывеской с названием местечка, коротко ему махнули: он в ответ кивнул. На другой скамье сидела пожилая женщина в черном с перевязанным бечевкой чемоданчиком. Начальник глянул вправо-влево на пути, зазвенел звонок, что означало: поезд приближается, и он вернулся в будку.

Тут из-за кованой решетки появилась девушка. На ней было платье в горошек, туфли с ремешком вокруг лодыжки и голубая вязаная кофта. Девушка шла быстро — похоже, чтобы согреться, светлые густые волосы колыхались под платком. В руках она держала матерчатый чемоданчик и плетеную сумочку из соломки. Один рабочий, провожая ее взглядом, локтем подтолкнул своего рассеянного приятеля. Равнодушно глядя в землю, девушка прошла в зал ожидания и затворила за собою дверь. Зал был пуст. В углу стояла большая чугунная плита, и девушка направилась к ней в надежде, что плита горячая. Пощупала ее разочарованно и положила сверху вещи. Села на скамейку, вздрогнув, закрыла лицо руками. Так просидела она долго, видно, плакала. Девушка красивая — мягкие черты лица, тоненькие щиколотки. Потом она сняла платок, встряхнула головой, приводя в порядок волосы. Окинула ищущим взглядом стены. Там были развешаны полные угроз инструкции оккупационных сил местным жителям и фотографии объявленных вне закона. Девушка в растерянности огляделась, потом переставила сумку на пол у ног, точно для пущей сохранности. Поежилась, подняла воротник. Она все время что-то теребила, видно было, как она волнуется.

Дверь распахнулась, и вошел мужчина. Высокий, худой, в светлом плаще, стянутом поясом, и надвинутой на лоб фетровой шляпе. Девушка вскочила и вскрикнула, едва не захлебнувшись:

— Эдди!

Мужчина приложил к губам палец и двинулся ей навстречу. Улыбаясь, обнял ее. Девушка прижалась головой к его груди.

— О, Эдди! — прошептала она, наконец отрываясь. — Эдди!

Мужчина заставил ее сесть, сам подошел к дверям и украдкой выглянул наружу. Потом уселся рядом с ней и вынул из кармана несколько сложенных листков.

— Вручишь английскому майору, — сказал он, — сейчас я расскажу, как это будет.

Девушка взяла листки и сунула за вырез платья. Вид был у нее испуганный, глаза полны слез.

— А ты? — спросила она.

Он досадливо махнул рукой. Послышался стук колес, и за дверными стеклами замелькали товарные вагоны. Мужчина нахлобучил шляпу и прикрылся развернутой газетой.

— Пойди взгляни.

Девушка подошла к двери и бросила наружу быстрый, внимательный взгляд.

— Товарный, сели два рабочих — те, что ждали на скамейке.

— А немцы есть там?

— Нет.

Начальник станции дал свисток, и поезд отошел. Девушка вновь подошла к мужчине и взяла его за руки.

— А ты? — повторила она.

Мужчина свернул газету и сунул ее в карман.

— Сейчас не время думать обо мне, — ответил он. — Перескажи-ка мне подробно расписание ваших гастролей.

— Завтра будем в Ницце, выступаем там три дня. В субботу и воскресенье — в Марселе, потом по дню в Монпелье и Нарбонне, — в общем, все побережье.

— Он будет в Марселе в воскресенье, — сказал мужчина. — После спектакля к тебе в уборную потянутся почитатели. Принимай их по одному. Многие придут с цветами, в том числе наверняка немецкие шпионы, но будут там и наши люди. В любом случае записку читай при том, кто принесет ее, потому что я не представляю, как выглядит тот человек, которому ты должна передать сведения.

Девушка внимательно слушала. Мужчина умолк, потом закурил.

— Среди записок должна быть и такая: «Fleurs pour une fleur». [1] Цветы — цветку (франц.). (Здесь и далее прим. перев.) Тому, кто принесет этот букет, отдашь документы, это и будет майор.

Под навесом снова зазвенел звонок, и девушка взглянула на часы.

— Поезд будет здесь с минуты на минуту, и… Эдди, я прошу тебя…

Мужчина не дал ей закончить.

— Расскажи-ка лучше о спектакле, в воскресенье попытаюсь его себе вообразить.

— Участвуют все наши девушки, — безучастно произнесла она, — каждая изображает какую-нибудь актрису — современную или прежних времен, вот и все.

— А называется как? — с улыбкой спросил он.

— «Синема-синема».

— Неплохо.

— Это просто ужас, — убежденно ответила она, — хореография Саверио — представь себе, и я танцую в платье, на которое все время наступаю, а изображаю я Франческу Бертини.

— Осторожнее, — заметил он шутливо, — выдающиеся трагические актрисы падать не должны.

Девушка опять закрыла лицо руками и заплакала. Сейчас, в слезах, она была особенно хороша.

— Поедем вместе, Эдди, ну, прошу тебя, поедем, — прошептала она,

Мужчина нежно вытер ей слезы, но голос его посуровел — похоже, он боролся с сильным искушением.

— Эльза, перестань, — сказал он, — ты ведь все понимаешь.

Потом шутливым тоном добавил:

— По-твоему, в каком я должен был бы ехать виде — в балетной пачке и светлом парике?

Звонок под навесом умолк. Вдали стал слышен стук колес. Мужчина поднялся, сунул руки в карманы.

— Я провожу тебя на перрон.

Девушка решительно покачала головой:

— Не надо, это опасно.

— Все равно пойду.

— Прошу тебя!

— И вот еще что, — сказал он уже на ходу, — майор, я слышал, — донжуан, так что поменьше ему улыбайся.

Девушка взглянула на него с мольбой.

— О, Эдди! — воскликнула она полным муки голосом и протянула ему губы.

Мужчина мгновение помедлил — как будто был смущен, как будто не решался ее поцеловать. Потом почти что по-отечески чмокнул в щеку.

— Стоп! — крикнула хлопушка. — Стоп, камера!

— Не то! — загремел в мегафоне голос режиссера. — Конец придется переснять.

Режиссер, молодой бородач с длинным шарфом на шее, слез с подвижного сиденья операторской тележки и пошел им навстречу.

— Не пойдет, — пропыхтел он недовольно, — поцелуй тут нужен пылкий, как в старой той картине. — Показывая, он левой рукой обнял актрису — так, что та поневоле откинулась назад. — Наклоняетесь над ней и целуете со всей страстью, — объяснил он актеру. А остальным крикнул:

— Перерыв!

Съемочная группа заполнила станционное кафе, все сгрудились у стойки. Она, немного растерявшись, остановилась у дверей, а он исчез в толпе, но вскоре вынырнул, с трудом удерживая две чашки кофе с молоком, и указал кивком на выход. За павильончиком кафе обнаружился увитый виноградом грязноватый дворик, служивший как бы подсобным помещением для бара. Там стояли пустые ящики из-под бутылок и отслужившие свое перекошенные стулья. На них они расположились, превратив один из стульев в столик.