Катрин Панколь - Крутые мужики на дороге не валяются

— Разве это океан? — шепчу я, глядя на грязную воду. — Это же река Гудзон!

— И что? — ревет Бонни. — Она же впадает в океан!

Она достает бутылку и приказывает свидетелям сгруппироваться.

— Плечом к плечу! — рявкает она. — Я хочу вас заснять и послать фотографию адвокату…

Мы подчиняемся. Сначала Бонни фотографирует свидетелей, потом передает аппарат Алану, чтобы тот запечатлел ее вместе с остальными. (Я наверняка в этот момент закрыла глаза, а Мария Круз, напротив, не сводила глаз с фотографа.) Затем Бонни останавливает прохожего и просит его сделать групповой снимок. Мы снова встаем плечом в плечу и замираем, немного смущенные, но полные решимости. Бонни с подозрением следит за прохожим, боится, что тот смотается вместе с аппаратом, и готова в любую минуту помчаться за ним. Несмотря на редкий дождик солнечные лучи скользят по красным кирпичным хибарам с прогнившими балками и битыми окнами. Грязная плитка сверкает в солнечном свете. Глаза слепит. Мы невольно прикрываем их ладонями, но Бонни требует, чтобы мы хоть минуту постояли спокойно, сделали ей такое одолжение. Мы замираем. А потом начинаем мигать и гримасничать, и Бонни сдается.

Пока она перематывает пленку, Рита тянет меня за рукав и спрашивает, для чего нужна бутылка «Перье», которую вдова ни на минуту не выпускает из рук, выкрикивая свои указания. Она припирает меня к стенке, и я раскалываюсь. Рита ушам своим не верит. Я объясняю, что это такая новая мода: вместо урны использовать бутылку, ее придумали в Лас-Вегасе, причем «Перье» предоставляет тару бесплатно, поэтому мы должны заснять церемонию на пленку. Прижимая к груди молитвенник, Рита вздымает глаза к небу:

— Ты видишь, до чего нас доводит прогресс? Видишь? Ничего святого у людей не осталось!

Мы стоим на гнилых досках, растянувшись вдоль набережной, и ждем дальнейших распоряжений Бонни Мэйлер. Стоим на ветру и смотрим на чаек, которые с криком проносятся туда-сюда, требуя, чтобы мы их покормили. Почему мы ведем себя не так, как другие туристы? Почему не кидаем им хлеб и попкорн? Чего мы, собственно, ждем? Они, выбиваясь из сил, исполняют для нас свой воздушный танец, а мы торчим на одном месте и позируем на фоне бутылки. Чайки едва не задевают нас крыльями, возмущаются, откровенно ругаются, в то время как мы стоим на ветру, под дождем. До чего же нахальные птицы!

Бонни снова вручает Алану фотоаппарат и длинными ярко-красными ногтями отвинчивает у бутылки пробку. У нее пальцы палача, думается мне, холеные и холодные. Ветер бьет ей в лицо, пряди волос падают на глаза.

— Ты готов? — кричит она Алану. — Снимай крупным планом, когда я буду его вытряхивать, но смотри, чтобы океан был в кадре…

— Какой океан? — снова шепчу я. — Это река Гудзон.

— Ну и похороны, — ворчит Рита. — В этой женщине нет ни капли божественной искры… Она похожа на куклу Барби, с виду такая хорошенькая, а души и в помине нет. Безбожница! Она наверняка ни во что не верит. Разве только в бабки…

Я пытаюсь защитить Бонни. Все-таки она моя подруга. Конечно, Рита вольна думать все, что хочет, но надо же знать меру… Все мы не ангелы. Я знаю, что у Бонни нежная и великодушная душа. Просто временами она отсутствует, как, например, сегодня, что вполне объяснимо: Бонни призвана исполнить ответственное поручение, и если она позволит себя разжалобить, то может все испортить, тем самым разозлив адвоката. Рита прерывает меня.

— Стыдоба! — говорит она, пожимая плечами. — Полное бездушие. Но я сейчас все подправлю…

Она достает из кармана магнитолу, нажимает на «play» и врубает звук на полную мощность. Звучит начало траурного песнопения, правда, немного смазанно, а потом мы уже вообще ничего не слышим, потому что по Двенадцатой авеню на полной скорости проносятся машины. Тогда Рита сама начинает с надрывом выводить похоронные куплеты и швыряет в воду свои белые лилии, пока Бонни вытряхивает из бутылки остатки праха и пускает слезу. Скромную такую слезу, которую сразу же стирает пальцами.

Теперь и у меня появляется благородный повод поплакать: покойник отправляется к своему последнему пристанищу. Алан сочтет, что я растрогалась под влиянием момента.

Последняя кучка пепла плюхается в реку, и Бонни застывает в нерешительности с пустой бутылкой в руке. Вид у нее крайне раздраженный. Пока Рита завершает свой сольный номер, она трясет бутылку на ветру, но куда девать ее потом, не знает. Она поглядывает на нас, на всех по очереди, будто ждет совета, подсказки, но каждый занят своими мыслями и не торопится ей помочь. Тогда Бонни с решительным видом закрывает глаза и швыряет бутылку в воду. Шлеп! Плюх! Бутылка начинает погружение. Мы подходим поближе, склоняемся над водой и наблюдаем, как она исчезает в мутных водах реки Гудзон.

Странные почести выпали на долю Рональда.

Странные вышли похороны.

Напоследок Бонни просит всех собравшихся расписаться в качестве официальных свидетелей.

— На всякий случай, — поясняет она, — от этих людей всего можно ожидать.

Она благодарит каждого из присутствующих и даже одаривает поцелуем.

— Вот видишь, — говорю я Рите, окончательно сбитой с толку. — Душа у нее все-таки есть. Просто очень своеобразная…

И мы дружно направляемся к машине, а мне по-прежнему кажется, что все это происходит не со мной.

Я вдруг почувствовала себя беспомощной и старой, словно вся жизнь, прошлая, настоящая и будущая, пронеслась надо мной, затормозила и поджидает на повороте. От усталости я будто разучилась ходить. Я механически переставляю ноги, но даже это элементарное движение дается мне с величайшим трудом. Я пинаю все что ни попадя — а мусора в порту предостаточно — и неотрывно смотрю на дорогу, только бы не видеть Алана и Марию Круз.

Вид мостовой и собственных ног меня успокаивал. Главное — не замечать страстного порыва, влекущего этих двоих друг к другу. Мне этого не вынести. Я представляла себе, как Мария Круз гибкой лианой обвивается вокруг Алана, а он моментально заводится от ее запаха, алчного рта, бьющей через край опытности.

Мы садимся в машину. Рита устраивается на переднем сиденье. Она не может смириться с тем, что произошло, и рвется высказаться. Похороны без службы! Что будет с душой покойного? Когда она обретет пристанище? А «Перье» она больше никогда пить не будет.

Бонни молча поглядывает на часы.

Я смотрю себе под ноги.

Мы остановились перед Ритиной дверью, и Рита молча вышла из машины. Алан повернулся к нам с Бонни и, сияя улыбкой, от которой у меня внутри все сжалось, зашумело, затрепетало, предложил:

— Я вас отвезу.

Бонни мотнула подбородком в сторону Марии Круз. Та сидела молча, отрешенно глядя в окно, безмятежно прислонясь к дверце.