Владимир Степаненко - Точка росы

В торосах Ледовитого океана рождались метели, и свистящие порывы холодного ветра гнали перед собой облака колючего снега по гладкой, обкатанной тундре Ямала. Каждый год в природе все повторялось, но новый, 1939 год выдался особый: старики оленеводы и охотники давно не помнили такой лютой и злой зимы.

Промчавшись в дикой пляске по тундре, ветер наваливался и на тайгу. Кедрачи и ели раскачивались, и с их ветвей облетала кухта, тяжело прихлопывая верхушки сугробов.

Лыжи охотника давно мяли снег. После ночевки под крутым берегом Яръяхи он никак не мог согреться и жалел, что выпил только котелок чаю и зря торопил себя. За ночь выпал свежий снежок-переновка. Черная лайка с белой отметиной на груди — первоосенница — тащила Ядне Ейку к высокой гряде леса. Он давно мог вернуть убежавшую собаку пронзительным свистом, чтобы не своевольничала, но не знал, стоит ли: охота и так не задалась.

Ядне Ейка не раз представлял себе, как толстый и угрюмый Филька — хозяин Уренгойской фактории — отвернется от него и примется глазеть в замерзшее окно, вытаивая кружок, не появится ли более удачливый охотник. Его расположения удостаивались только самые везучие охотники. Ядне Ейка держал крепко в памяти все до одного свои счастливые дни, когда ему приходилось вываливать из поняги ворох шкурок норок, куниц и песцов. Филимон Пантелеевич таращил маленькие глазки-щелки, бледнел лицом, сгибал жирную спину, и тогда низкорослому охотнику казалось, что он на две головы выше толстяка. Ядне Ейка с достоинством плюхался на табуретку и вертел кудлатой головой, всматриваясь в закопченные стены избы. Молча тыкал пальцем в развешанные товары, и приемщик, тяжело пыхтя и отдуваясь, доставал с гвоздей ружья, пестрые, цветные платки, раскатывал штуки сатина и ситца, сдергивал резиновые бродни, медные чайники и самовары.

«Все, однако, покупает сегодня Ядне Ейка! — хвастливо говорил охотник и отхлебывал из стакана спирт маленькими глотками, чтобы дольше продлить удовольствие.

— Филька, однако, теперь пора сыграть с тобой в дураков!» Хлопал с наслаждением затертыми картами.

Ядне Ейка долго скреб пятерней под шапкой черные волосы и наконец решил не возвращать Тяпу. Утром он долго разговаривал с собакой, жаловался на плохую охоту, озабоченно покачивал головой. Три дня назад он доказывал лайке, что надо уходить с Нелакмойяхи. Неизвестно, что там творилось, но белка откочевала с обжитых мест. За зверем подались сохатые, а за ними снялись и глухари.

Две реки разделяли огромные топкие болота. Даже в самые лютые морозы они редко замерзали, и над пропаренными окнами стоял плотный туман. Охотники и оленеводы старались обходить стороной междуречье.

В первый день охоты на Яръяхе Ядне Ейка упромышлял всего шесть белок.

Тяпа настырно тащил в гору, к высокой гряде леса.

Ядне Ейка двигался медленно, не слыша звонкого голоса собаки. Холодный ветер жег ему левую щеку. Охотник знал: если ветер скоро не изменит направления, ждать больших морозов. Снег схватится ледяной коркой. На снежном насте не провалится сохатый, а о зверях лучше и не думать, чтобы не расстраиваться. Самое страшное в другом: Тяпа порежет лапы и перестанет работать.

Ядне Ейка тяжело вздохнул и снова подумал о толстом Фильке. Сидит, наверное, привалившись спиной к теплой печке. Палкой не выгнать его из избы на улицу. Наверное, он и стрелять-то не умеет, а кричать горазд на охотников: «Пушнина — мягкое золото!» Это ему и без Фильки известно: написано на плакате. Разозлился Ядне Ейка вконец на Тяпу, который, по его мнению, отлынивал от работы. Разозлился он и на Фильку. Что-то случилось в тайге! Почему убегали звери? Охотник напрасно морщил лоб — объяснения не находил.

Вдруг в правой стороне раздался громкий лай собаки. Ядне Ейка сразу забыл об усталости и быстро налег на лыжи. Пробежал немного между деревьями и увидел на ветке лиственницы белку.

Тяпа прыгал от ярости, рвал когтями кору.

Охотник торопливо прицелился и выстрелил. Белка упала с дерева, воткнувшись круглой головой в снег. Тяпа подлетел, схватил убитого зверька и принялся трепать.

Ядне Ейка вырвал у собаки белку. Потом дал ей облизать кровь горячим языком, гладя между стоящими ушами.

— Тяпа, старайся, работай, а то пойдет твоя шкура мне на рукавицы!

Лайка внимательно слушала охотника, помахивая закрученным в баранку хвостом, затем легкими прыжками пошла в сторону.

Еще несколько раз Тяпа сандал белок, и охотник сбивал их одну за другой, но настоящей радости не испытывал. Мысли его по-прежнему занимал Филька. Не встретит он его с почетом, не плеснет в закопченную кружку чаю, не угостит спиртом.

В тот момент, когда Ядне Ейка довел себя горестными мыслями до полного расстройства, глухо затявкал Тяпа. Лаял он на этот раз не с пресыщенной ленцой, как лаял на белок, а совершенно по-другому, озлобленно, в большой ярости.

«На кого это он напоролся?» — Ядне Ейка заскользил на лыжах, и жесткий мех камусов терся о твердеющий на морозе снежный наст.

У двух елок охотник оторопело остановился. В снегу выбил стежку соболь. В первый момент Ядне Ейка даже не поверил своим глазам: сердце зашлось от неожиданной удачи. Нагнулся и подхватил рукой снег с четкими ямками следов. Жадно потянул носом. «Мужик пробежал, — подумал он уверенно и растянул в улыбке замерзшие губы. — След розовый — свежий!»

Тяпа вдруг перестал лаять, видно, где-то скололся с замысловатой соболиной петли.

Ядне Ейка крадучись двигался вдоль следа, стараясь не замять его широкими досками лыж. С деревьев сыпалась кухта, снег на охотнике таял и стекал с капюшона за воротник малицы, обжигая горячую спину. Но он не обращал на это внимания.

«Тяпа, не ленись, — мысленно подбадривал охотник собаку. — Посадишь на дерево зверька — быть тебе головным соболятником. Старайся!»

Следы показывали, что соболь шел ходко, словно нахлестанный недавним выстрелом. Не останавливался передохнуть, не подкреплялся рябчиками, не расписывался на снегу, чтобы заявить о своем появлении в чужом угодье всем «мужикам» и «маткам».

Вот зверек пронесся по упавшему стволу ели. Не захотел обегать торчащую ветку и перепрыгнул через нее. На снегу остались четкие следы четырех лап и царапины от когтей. И вдруг след оборвался. По кругам собаки Ядне Ейка понял, как заметался Тяпа. Несколько раз он возвращался к упавшей елке, пока не сообразил, что соболь пошел верхом, перелетая с дерева на дерево.

Ядне Ейка чувствовал, что ветер жег все так же левую щеку и стал еще злее. Снег терял искристую прозрачность и серел. «День начал убегать, — озабоченно решил охотник. — Если Тяпа не посадит скоро „мужика“, за ночь тот уйдет далеко!»