Мариуш Вильк - Волчий блокнот

Шшш! Вася знаком велит молчать. На берег залива вышел из леса белый олень. Бык-одиночка. Он остановился у воды, мгновение нюхал море, потом наклонил голову, словно смотрел в зеркало. На расстоянии выстрела от нас.

Соловки, середина марта, за окном метель, света белого не видно. Дописываю «Канин Нос» в ожидании самолета, которым собираюсь отослать текст в «Культуру». Сегодня с неба валит снег, дует моряна, аж нижние венцы дома трещат, и трудно поверить, что в предыдущем абзаце мы сидели на Анзере, поедая кумжу и лосиную тушенку. Следующий день был солнечным, прозрачным, и последние версты мы проделали играючи, подгоняемые попутным бризом. В залив Благополучия, сейчас скованный льдом, вошли под парусом, с музыкой. Туш, встречи, радость, вкус победы, за плечами — полторы тысячи верст. Миновало несколько недель, пара гостей и книг — и я затосковал по морю, по тундре. По той стороне Полярного круга. Порой перед глазами вставали пейзажи, портреты. Шарапов, Танька, Флора Прокофьевна. Не раз еще я просыпался на Канинской Тропе, но постепенно тот мир стирался, таял. Потому что действительность, в сущности, не дана нам раз и навсегда, но дается постоянно, непрерывно — становится на наших глазах. Прошлое со временем отмирает, словно память, а может, еще раньше, и место, увиденное позавчера, перестает существовать точно так же, как не существует для нас пространство, где мы никогда не были. Вот, ворона пролетела через кадр окна, я следил за траекторией ее полета, но ворона исчезла, снег идет, а траектория… где она? Так и тропа в тундре или борозда шверта в море — существуют только здесь и сейчас, пока мы движемся. Поэтому я и решил повторить путь на Канин Нос и обратно еще раз — на бумаге. В процессе работы обнаружил, что мир Далекого Севера призрачен, хаотичен, а местная реальность лишена формы, которая на средних широтах есть плод культуры. Возникшие здесь зачатки цивилизации уничтожены советской властью, а в природе доминируют элементы аморфные — вода, лед и грязь. Так что повторять свой путь оказалось бессмысленно, как искать следы в трясине, — и перо пошло собственной тропой, отыскивая в языке опору более устойчивую, нежели обшивка тундры. Я хочу сказать, что текст этот более реален, чем мир, являющийся для текста — пре-текстом…

Пер. с польского Ю. Чайникова

Адам Ведеманн — поэт и прозаик, чья оригинальная жизненная и творческая философия делает его одним из наиболее заметных молодых авторов Польши. В своем цикле рассказов он обращается к самым прозаическим подробностям жизни (потому и причислен критикой к «баналистам»), но в то же время легко и ненавязчиво затрагивает сложнейшие темы метафизического и философского свойства. Литератор новой генерации, он пишет беспафосно, как бы «между прочим», играя в своего рода игру: повсюду оставляет загадки и не подсказывает ответы на них.

Описания и рассказы. Пер. с польского Ю. Чайникова

Збигнев Крушиньский обладает репутацией одного из наиболее «важных», по определению критики, писателей поколения сорокалетних. «На суше и на море» — попытка отображения реалий сегодняшней польской жизни через реалии языка. Именно таким экспериментальным методом автор пробует осмыслить перемены, произошедшие в польском обществе. В его книге десять рассказов, десять не похожих друг на друга героев и десять языковых ситуаций, отражающих различные способы мышления.

Пер. с польского Т. Изотовой

Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне. Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.

Сало — снежные глыбы или тонкий, в виде жирных, сальных пятен лед, появляющийся перед ледоставом. — Примеч. пер.

То есть редакцию журнала «Культура», который издавался в Париже на польском языке (основан Е. Гедройцем в 1947 г.). — Прим. пер.

Аллюзия на рассказ Бруно Шульца «Улица Крокодилов» (сб. «Коричные лавки»). — Прим. пер.

«Гвязда» по-польски — «звезда».

КОР (Komitet Obrony Robotników) — Комитет защиты рабочих (был создан в 1976 г.). — Примеч. пер.

То есть слуги. — Примеч. пер.

О Беломорско-Чешском канале мне рассказал Шарапов. Отец его друга с Чижи, Дионис Алексеевич Сахаров, участвовал в сороковые годы в исследовательской экспедиции, которая должна была подготовить экспертизу для будущего строительства. Честно говоря, зная способность Шарапова присочинить, я воспринял эту историю с легким недоверием. Судя по описанию реки Чижи и Чеши в книге Б. М. Житкова «По Канинской тундре» (XLI том «Записок Императорского русского географического общества», Санкт-Петербург, 1903) — болотистая почва, ядовитые испарения, мошкара и гнус, — в этой местности, казалось бы, невозможно не то что строительство канала, но вообще какие бы то ни было работы. Однако после возвращения из экспедиции на Канин мне в руки попала брошюра Б. Г. Островского «Белое море» (Архангельск, 1937), в которой говорилось (с. 86), что идея связать каналом Мезенский и Чешский заливы высказывалась неоднократно, еще во времена капитана Крузенштерна (1770–1846), однако решение так и не было принято. Несмотря на это, автор брошюры 1937 года не теряет надежды: «Хочется верить, что в процессе освоения земли Канина и использования местных территорий вновь всплывет идея строительства Беломорско-Чешского канала».

Год спустя какая-то архангельская фирма выделила большие средства на возрождение храма Воскресения Господня у подножья Голгофы. На Соловках пошли слухи: одни толкуют, что это начало возрождения России, а другие шепчут, будто отмывание «грязных» денег…