Бен Элтон - Два брата

— Тут вот еще что… — Пауль замялся.

— Что?

— Такая штука…

— Какая?

Пауль тоже стал пунцовый, что с ним, от природы смуглым, бывало нечасто. Носком ботинка он ковырнул сухую траву и сунул свободную руку в карман.

— Ты знаешь… настанет день…

— Ну? — Дагмар вновь просияла. — Какой день?

— Когда ты выйдешь за меня, вот какой.

— В смысле, за меня, — поправил Отто.

— Ладно, — уступил Пауль. — Когда-нибудь ты выйдешь за меня или Отто. То есть за кого-то из нас. Мы это обсудили. Если честно, много раз, и все решили.

— Да, — подхватил Отто. — Мы решили. Чтоб все было ясно.

Дагмар расплылась в широченной улыбке и плюхнулась под дерево, увлекая за собой ребят. Юбка ее вспузырилась. Дагмар обхватила руками колени. Сквозь прорези сандалий сияли ногти в ярком лаке.

— Паули, Оттси! Какие же вы глупые! Конечно, я за вас выйду. Если угодно, сразу за обоих! Вы навеки мои лучшие друзья. На тамошних парней я даже не взгляну, обещаю!

— Ну ладно, — пробурчали братья.

— За исключением Кларка Гейбла. Вы видели «Красную пыль»? [51] Уильям Кларк Гейбл (1901–1960) — американский актер, кинозвезда и секс-символ 1930—1940-х годов, лауреат премии «Оскар» (1934). «Красная пыль» ( Red Dust , 1932) — мелодрама американского режиссера Виктора Флеминга по одноименной пьесе Уилсона Коллисона; Гейбл играет владельца каучуковой плантации в Индокитае, а его партнершами на экране выступают Джин Харлоу (1911–1937) и Мэри Астор (1906–1987). Он такой шикарный! Клянусь смотреть лишь на Кларка Гейбла!

Братья повеселели. Они высказались, принцип установлен.

Такси подвезло семейство Штенгель ко входу знаменитого старого отеля «Кемпински». В прошлом это величественное здание привечало королевских особ и глав государств, перевидало самых богатых и элегантных берлинцев.

За последние месяцы антисемитские лозунги сильно изгадили фасад еврейской собственности, однако нынче, к радости Вольфганга и Фриды, отель не осаждали пикеты штурмовиков. Прежде Фишеры объявили бы о рауте в газетах, а сейчас единственным свидетельством того, что полиция знает о приеме, были две фигуры в черных кожаных плащах и хомбургах, с блокнотами и карандашами в руках маячившие за спиной швейцара.

К сожалению, не только штурмовики не почтили своим присутствием званый вечер.

Гостей тоже не было. Дагмар говорила о несметном числе приглашенных, и Штенгели ожидали увидеть столпотворение машин и веселую толчею в дверях, однако в полном одиночестве вышагивали по красной дорожке, расстеленной на тротуаре.

— Видимо, народ подъедет позже, — весело сказала Фрида. — Мы-то приехали вовремя, а это, как известно, дурной тон. Наверняка потом будет не протолкнуться. Ладно, зато не надо маяться в очереди за напитками.

В вестибюле Штенгелей учтиво направили в большой танцзал в глубине. Семейство зашагало по коридорам, устланным толстыми коврами.

— Все понятно! — просветлела Фрида. — Ну конечно, я вспомнила — у танцзала отдельный вход. Давно-давно здесь была какая-то врачебная вечеринка и мы входили прямо с улицы.

Пусть они зашли не с того входа, но и перед золочеными дверями зала толчеи не наблюдалось. Там стояли только Фишеры, встречавшие гостей.

Все трое выглядели великолепно. Даже изумительно.

Ну прямо сливки богатого берлинского общества.

Подтянутый герр Фишер в смокинге, на груди памятная медаль, через плечо лента берлинской Торговой палаты. Фрау Фишер в сильно декольтированном вечернем платье и сказочном бриллиантовом колье стоимостью в целое состояние.

И Дагмар.

Челюсти оробевших восхищенных братьев отвисли до пола. Дагмар вдруг превратилась в юную женщину, тогда как они остались мальчишками. Неуклюжими и косноязычными, оглушенными плохо скрытым желанием. Дагмар была в длинном шелковом платье без бретелек, не оставлявшем сомнений в том, что выпуклости, которые однажды Зильке заклеймила подложными, самые что ни на есть натуральные. Близнецы были напрочь сражены.

Завороженные красотой, поначалу они не заметили, что возлюбленная их слегка напряжена и опечалена.

Тринадцатилетние подростки, смятые вожделением, они не особо вглядывались в ее лицо.

— Милости просим, герр и фрау Штенгель, — сказал Фишер. — С женой моей вы уже знакомы. Мы вместе забирали Дагмар из вашей квартиры в тот ужасный день, когда эти прекрасные юноши ее спасли. Благодарность наша вечна и неизменна. Добро пожаловать. Прошу в зал. — Он взглянул на дочь: — Дагмар, поприветствуй своих гостей.

Дагмар будто очнулась:

— Конечно, папа. Здравствуй, Пауль. Здравствуй, Отто.

— Ух ты! — выговорил Пауль.

— Ух ты! — эхом откликнулся Отто.

— Ты выглядишь… — Пауль пытался удержать взгляд на лице Дагмар, но тот упорно съезжал ниже.

— У тебя такие… — Отто даже не пытался.

— Классные…

— Совсем как…

Дагмар покраснела.

— Хорош пялиться! — прошипела она.

— Я не смотрю! — зарделся Пауль.

— Я тоже! — соврал Отто.

— См о трите! — гневно прошептала Дагмар. — Можно подумать, никогда меня не видели!

— Столько тебя не видели, — сказал Отто.

Пауль лягнул брата.

— Так пялиться — просто хамство, но мне все равно, потому что творится кошмар! Ступайте в зал и ешьте мороженое, вам, наверное, больше ничего и не надо, а я пойду к родителям, хотя лучше бы мне умереть!

Дагмар отвернулась, громко шмыгнула носом и промокнула глаза.

Пауль и Отто слегка растерялись, однако вместе с родителями послушно проследовали в зал. Братья в жизни не видели ничего подобного, но смекнули: что-то пошло не так.

Кроме семейства Штенгель и двадцати официантов в зале не было ни души.

— Улыбайтесь, — прошептала Фрида и сама натянуто растянула губы. — Кажется, мы первые.

Только Вольфганг расплылся в неподдельной улыбке. Курьезно! Они одни в огромном зале с десятью громадными хрустальными люстрами, и на каждого — по пять официантов.

— Какой красивый ковер, правда? — Фрида отважно пыталась светской болтовней заполнить пустоту. — Чтоб такой соткать, нужна целая вечность. Шампанское восхитительное! Как вам фруктовый салат, мальчики? Вот уж лакомство!

Шло время, подтянулись и другие гости; в хоромах, легко вмещавших двести персон, набралось человек сорок.

Приглашенные растерянно слонялись по залу. Слышались реплики:

— Говорят, свирепствует грипп… Наверное, многие свалились…

Когда стало ясно, что дальнейшее ожидание совершенно бессмысленно, в зале появились хозяева. Возросшая числом обслуга внесла канапе и десятиметровый стол под белоснежной скатертью, уставленный снедью на двести персон.

Пауль и Отто ели в три горла.