Бен Элтон - Два брата

Сейчас это не казалось безумной мечтой.

Зильке знала, что она весьма хорошенькая. Внешность ее отвечала духу времени: юная голубоглазая блондинка, стройная и загорелая. Зильке смахивала на девушек с нацистских плакатов, призывавших к взносам на нужды партии. Однокашники Отто, встречавшиеся на прогулке, всегда одобрительно ухмылялись и друг друга подталкивали. Некоторые даже восхищенно присвистывали.

— Может, познакомишь со своей девушкой, Штенгель? — как-то раз крикнул один парень, и Зильке запунцовела, что последнее время бывало частенько.

Однако было очень приятно.

Зильке себя чувствовала девушкой Отто. Они встречались каждую неделю, и она участвовала в официальных чаепитиях, куда все прочие воспитанники приводили разве что матушек.

Зильке подмечала завистливые взгляды, когда Отто сопровождал ее к столу. Многие симпатичные парни в безупречно отутюженной форме слали ей улыбки, но она высокомерно отворачивалась, давая понять, что ей интересен лишь ее красавец-кавалер.

Ей нравилось сидеть с ним рядом за красиво сервированным столом. Нравилась брутальная мужская атмосфера. Нравилось, как все парни синхронно вскакивали и по сигналу директора рявкали: «Рады гостям!»

Она тоже была гостьей.

Гостьей Отто , чем очень гордилась.

Как и все здесь, Отто был подтянут и дисциплинирован. Как и все, он вскидывал руку в гитлеровском салюте и, маршируя на месте, рьяно горланил «Хорста Весселя». Все это было ему ненавистно, но он это делал, дабы не лишиться единственной возможности видеть ее .

После приветствия Отто вновь садился за стол, и Зильке подталкивала его локтем — мол, я заметила твои скрещенные пальцы. Она угадывала его скрытую улыбку, а он под столом толкал ее коленкой и для нее хватал самый большой кусок торта.

Такие мелочи пьянили Зильке.

Девушку, у которой мать уборщица, а отчим — штурмовик на подхвате.

Девушку, которая всегда считала себя второсортной. Особенно по сравнению с Дагмар.

Девушку, без памяти влюбленную в Отто.

В четвертый раз сходив к бару за выпивкой, Стоун без понуканий продолжил рассказ.

Он так давно не говорил о себе, что, начав, не мог остановиться.

— Наконец меня выпустили в город, — сказал он. — Директор вызвал в кабинет и объявил, что с пяти до девяти вечера я могу идти в увольнение. То, к чему я стремился. Ради чего перестал драться и поносить фюрера.

— Спёрим, я знаю, что ты сделяль, когда вирвалься на воля, — улыбнулась Билли. Красиво очерченные алые губы ее всегда выглядели подкрашенными, независимо от того, сколько помады осталось на краю стакана.

— И что же?

— Прямьиком рвануль к своей Дагмар. Не чуя ногу.

— Верно, — тихо сказал Стоун. Взгляд его затуманился.

— И разбиль сердце малишки Зильке.

— Думаешь? Вряд ли она меня любила. В этом смысле. Мы дружили. Вечные приятели.

— Мюжчины никёгда не замечают. Особенно если не хётят. Хюже нет мюжчины в шестнадцать лет. Знакёмо . Они тюпые !

Стоун усмехнулся и вытряхнул очередную сигарету из пачки «Лаки Страйк».

— Что ж, если я ранил Зильке, мне тотчас отплатили.

— Дагмар тебя бросиля?

— Можно и так сказать. В общем-то я был ее парнем всего один вечер. Да, она меня прогнала. Поначалу мать ее не хотела меня впускать, потом все же впустила, но дальше вестибюля я не добрался. Я же был в кошмарной черной форме со свастикой. А куда деваться, другой-то одежды не было. Представь, что подумала фрау Фишер. Молодец в эсэсовской форме. Она страшно побледнела. Не сразу меня узнала. Наверное, решила, я пришел ее арестовать. Потом велела убираться. Ты не еврей, сказала, ты немец. Я не ожидал такого приема, но, конечно, ее можно понять. Я подвергал их опасности. Если б меня застукали, наказали бы их, не меня. Прекрасный повод прищучить Фишеров.

— Да уж, понять мёжно, — сказала Билли.

— Конечно. Но я был совершенно раздавлен. Умолял. Клялся, что обратно прошмыгну мышкой и никто ничего не узнает. А она спросила, был ли я у своих. Конечно, я не был. «Что ж ты — о них печешься, а о нас нет?» — сказала она.

Билли молча потягивала портвейн.

— Поразительнё, — наконец проговорила она. — Наверьное, в Холёкосте польно таких запютанних историй.

— Я никогда об этом не рассказывал.

— Я знаю . — Билли досадливо поморщилась. — Не надо без коньца повторять. Уже сказаль. Ты недоверчивый, излёманный, наглюхо закрытый, духовно выжатый парень, который любит умершую девюшку и не заслюживает счастья. Правиля мне понятны, о’кей?

— Извини, — улыбнулся Стоун.

— Задольбал, — пробурчала Билли. — Ладно, ты никогда об этом не говориль и все это секреты, но что било потом? Что Дагмар? Изумительный, манящий, знойний, длинноногий Дагмар, о ком с двенадцать лет ты и брят еженощно мокро грезиль? Ты с ней увиделься?

— Да, на минуту. — Стоун печально уставился на промокшие картонки под пинты. — Она сошла по лестнице и спряталась за спину матери. Я пытался что-то объяснить, но она лишь качала головой.

— Даже ничего не сказаля? — спросила Билли.

— К сожалению, сказала. Такое, что хуже не придумаешь. Ты больше не еврей, сказала она. Было так больно. Именно этого я боялся. А слышать такое от Дагмар было просто убийственно.

— Если хёчешь знать мой мнений, малиш… — Билли прикурила сигарету «Житан», щелкнув изящной зажигалкой «Данхилл». — Твоя Дагмар тот еще сючка.

— Нет, — отрезал Стоун. — Не надо так, Билли. Пожалуйста. Не смей так говорить.

— Ты все любишь ее, что ли? До сих дней защищаешь.

— Да, защищаю. Поверь, она не сучка. Она была чудесная. Забавная, красивая, гордая и умная. Пока не разразилось безумие. Нет, не ангел, но хороший человек. Славный человек. Только представь, через что она прошла, что пережила. У нее украли жизнь. Ее волшебный мир превратился в кошмарную жестокую пытку.

— Да, конечно, — уступила Билли. — Я сказаля, что никого не осюждаю, и сраз осюдиля. Хотя не впряве.

— Понимаешь, ей казалось, что ее предали, — сказал Стоун.

— Ты?

— Да. Я прочел это в ее глазах, там, на лестнице. Несправедливо, и она, конечно, это знала. Но все равно вообразила предательство. И я ее понимал. Теперь мы обитали на разных планетах. Передо мной было будущее, перед ней — нет. Она так и стоит перед глазами. Похудевшая, издерганная и все-таки прекрасная. Потом она велела мне уйти. Сказала, дело не в риске, просто не хочет меня видеть. Не желает быть с тем, кто живет, тогда как она медленно… медленно умирает.

Впервые с начала рассказа Стоун запнулся.

Билли легонько сжала его колено.

К столику подошел бармен.

— Прошу прощенья, — сказал он, — пожалуйста, допивайте и уходите.