Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни

Он принялся обламывать сучья со ствола большого дерева — жизнь давно уже сломила его: засуха свалила на землю, убила в нем душу, а солнечный жар довершил остальное.

Нагнувшись за хворостом, он вдруг услышал мерзкое шипение, от которого дрожь пробегает по всему телу, отвращение тошнотой подступает к горлу, рождая в душе человеческой безумную ненависть, жажду убийства! Она свернулась клубком под корнями дерева, там, где свили гнездо свое птицы земные, не подумав о страшном ее жале!

Вспомнив, что с ним нет винтовки, в отчаянном порыве самозащиты он набросился на нее с корявым суком в руках. Ее омерзительный облик всегда посылает мгновенный сигнал в мозг. Брюхо ее было вздутым от только что проглоченной птицы. В гнезде остались три маленьких яичка. Он подыскал большой камень и размозжил змеиную голову. Вырыв суком ямку, закопал в ней голову. Сделать так было просто необходимо. Если ты убил змею и забыл про ее голову, другие змеи приползут, как только ты уйдешь, вернут ей жизнь, и она станет преследовать тебя, где бы ты ни был. Так говорят туареги. А он — туарег, он в жизни своей ни во что так не верил, как в способность змеи преследовать своего убийцу и отомстить ему, если тот забудет отделить ее голову от туловища. Да, он боится змей больше всего на свете. Больше итальянцев, призраков, великой Сахары и всех своих врагов!

Он разжег костер и вынул две горсти муки из кожаного мешка. Нацедил воды на глиняное блюдо и стал замешивать тесто. Запасы воды сильно поубавились в когда-то полных мехах. Что делать — два дня прошли впустую. А дети его вот уже три месяца не ели мяса. Засуха унесла всех коз до единой — тем, что осталось от них, и голодный подавится, волк есть не станет… За два дня никого он не встретил в пустыне, кроме одной-единственной газели, которую не сумел подстрелить. Где вы, счастливые годы, когда разил он газель с первого выстрела, сидя на горбе быстроногого верблюда-махрийца? Молодые годы… Молодая рука тверда как железо, она разит газель, летящую в воздухе, и с такой же твердостью правит ретивым махрийцем. Пуля всегда попадает в цель. А теперь? Рука старца дрожит от слабости… Дрожит, когда стоит он обеими ногами на твердой земле, упирается ложем винтовки в излом скалы. Стада газелей спокойно пасутся перед ним. И все-таки он промазывает!

Молодость… Молодость, как и вода, — это милость аллаха, ниспосылает ее он, кому пожелает, и взять ее может, когда пожелает.

Он сгреб в сторону угли, выложил тесто на раскаленный песок. Присыпал землей, а сверху набросал углей. Нацедил воды в медный чайник, поставил поверх углей. Надо беречь воду. Если не пошлет аллах завтра морской ветер и северные тучи, что погасят пламень солнца и насытят день влагой, не справиться этой капле с восточными ветрами еще один долгий день.

Он вытащил лепешку из песка и стал счищать с нее пепел и налипшую сверху угольную крошку. Стряхнул пыль и хотел было обдать лепешку водой, да опомнился вовремя. Вынул нож из кожаной сумки, разрезал хлебный кружок пополам… Не заметил, как начал есть и вторую половину, забыв о соли. Не важно: земля сама посолила… Соль земли слаще, вкуснее. О аллах! Что может быть сладостней соли земли? Что может быть вкуснее хлеба, вызревшего в раскаленном песке, в чреве матери нашей земли, чудесного хлеба, источающего запахи райских садов, этого божественного хлеба, пахнущего влажным ветерком, что прилетает с далекого севера, с берегов моря, великого, как пустыня?..

Он съел лепешку, выпил чаю, совершил песком омовение и повернулся в сторону Мекки, собираясь помолиться разом за все обязательные пять ежедневных молитв…

Уже было устроившись спать, он вдруг вспомнил своего Рыжего… Как он мог забыть о нем? Даже не накормил перед сном, как обычно. Когда он подошел к нему, верблюд перестал жевать. Потянулся губами к рукам человека в надежде получить пучок травы или пригоршню ячменя. Поняв, что еды не будет, верблюд потерся головой о грудь хозяина, вытянул шею и снова принялся терпеливо жевать свою жвачку.

Да, это особый верблюд, не такой, как другие. Подобного ему махрийца едва ли сыщешь в великой Сахаре, да и во всем свете не найдешь! Этот резвый прыгун знает, что такое дружба. Он его своими руками холил чуть ли не с рождения, воспитывал в малыше доброту, человеческое чувство, чтобы никогда злоба не поселилась в его душе. Злоба… Да, показало ему однажды верблюжье племя, которым торговали чужаки, показало звезды в полуденном небе. Продал ему бедуин из племени магдийцев верблюда — тот, видно, унаследовал от хозяина злобность и коварство и все пороки, которыми наделено это неверное племя. Эта скотина пыталась задавить нового хозяина, пока тот беззаботно спал на одной из стоянок.

Второго верблюда он, помнится, получил в обмен за пять овец у торговца из Чада, всучивавшего всем и всюду свои противные местные духи! Видно, этот торговец обучил своего верблюда тем колдовским обрядам, на которых такие вот купцы зарабатывают себе пропитание во время странствий по чужим землям. Не зная вначале, что и думать об этом нерадивом верблюде, он пытался все его выходки и причуды отнести за счет одной лишь природной, унаследованной им с кровью отца глупости. Но вскоре убедился в поистине подлом характере животного. Этот проклятый верблюд улучил минуту, когда хозяин был занят с плугом на поле — дело было как раз после щедрых сезонных дождей в лощине Джуафари, — схватил человека за правую руку, да как начал жевать!.. Тот обрушил на него тумаки свободной рукой — да что толку? Что может сделать одна левая рука, когда ее родная сестра зажата в челюстях такого безрассудного громилы? Спас его тогда сосед, тоже пахавший неподалеку: он разнес челюсти злобной твари ударом приклада — благо туарег никогда не расстается с винтовкой! Вот тогда он уверовал и по сей день верит, что верблюд тот — плод колдовских чар, что наслали враги на его правую руку. Эта рука отличного стрелка пользовалась громкой славой во всей округе — немало итальянцев и бедуинов из враждебных племен сразила она в последних войнах!

Да и ученый факих [12] Факих — знаток мусульманского права, чтец Корана. из Гадамеса подтвердил ему это. Он навестил факиха специально с этой целью — узнать о причине случившегося. Факих прочитал над его головой несколько строк из Корана, произнес заклинание. После того как он окутал туарега туманом благовоний, в руках его откуда-то появилась новая гадальная лента — хиджаб. Облегчив карманы бедняка на десять французских франков, факих отпустил его. Но теперь-то уж туарегу было известно все об этом верблюде, заколдованном и незаметно подсунутом ему учеными врагами. Да, факих знал свое дело!