Нагиб Махфуз - Зеркала

— Ты ошибаешься. Вполне возможно, что в конце концов он и сам уверовал в свой талант.

— Сомневаюсь.

— А может быть, он считает, что главное — это остов произведения, который он обычно пишет сам. Что касается формы, стиля и прочего, то это, по его мнению, мелочи, с ними легко справятся его подручные. Право же, самоослепление у людей бывает порой безгранично. Ложь так же необходима в нашем мире, как вода и воздух. Поэтому самая суть в человеке нередко скрыта от него, тогда как другим она очевидна. — Зухейр Кямиль усмехнулся и, махнув безнадежно рукой, продолжал: — Я убежден, что все люди — безнравственные негодяи, и самое лучшее, что они могут сделать, — признать это и строить совместную жизнь на такой основе. Главная нравственная проблема в этом случае — обеспечение всеобщего счастья и благополучия в обществе, состоящем из негодяев и подлецов.

В салоне Гадда Абуль Аля Абдо аль-Басьюни появился уже после 1968 года. Увидев его там впервые — после нашего достопамятного свидания в моем кабинете, — я подумал, что Абуль Аля напал на ценную добычу! Сделав вид, будто между нами ничего не произошло, мы тепло, как в былые студенческие времена, пожали друг другу руки. Я не без труда подавил в себе желание спросить Басьюни, как поживает его жена, вернулась ли к нему. Он тоже ни словом не обмолвился об Амани. А о семье своей сказал:

— Слава богу, дела идут неплохо. Мой сын Биляль оканчивает в этом году медицинский факультет. Очень способный парень и, надеюсь, добьется успеха в жизни. Его сестра тоже весьма способная, учится там же в университете, на фармацевтическом. Недалек тот день, когда я наконец обрету и материальный достаток, и душевный покой.

Я порадовался за него, пожелал осуществления его надежд и спросил:

— Ты что, недавно познакомился с Абуль Аля?

Он ответил шепотом:

— Года два назад, но здесь бываю лишь изредка. Знаешь, ведь большая часть его многосерийных пьес для радио и телевидения написаны мной. — Мы с ним засмеялись. Басьюни продолжал: — И до сих пор мне так и не удалось продать ни одну из этих пьес за собственной подписью!

Когда устаз [29] Устаз (араб.) — обращение к образованному человеку; прямое значение — учитель, профессор. Гадд Абуль Аля получил государственную поощрительную премию, навестивший меня Аглан Сабит с саркастическим смехом заявил по этому поводу:

— Бога они не боятся!

Мы долго обсуждали эту тему, и, когда было упомянуто имя Абдо аль-Басьюни, Аглаи сказал:

— Возможно, ты не знаешь, что его жена была любовницей устаза Абуль Аля?

Меня всего передернуло, но Аглан ничего не заметил.

— Ты сам бога не боишься! — воскликнул я.

— Даю тебе слово, уж я-то эти дела знаю! И Абдо знает, он их застал как-то на вилле, на Шоссе пирамид, но ограничился тем, что запретил встречаться. А потом муж и бывший любовник крепко подружились.

Мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтоб скрыть волнение.

— Когда же это было? — спросил я.

— Года три или четыре назад, а может, и пять.

— Ну и ну…

— Он насквозь фальшив!

— Кто? Абдо аль-Басьюни?

— Да нет же, Абдо просто осел. Я говорю о нашем лауреате поощрительной премии… Но самое удивительное, так это то, что герой любого из его романов — идеал честности и благородства!

Его имя вызывает во мне далекие воспоминания о том, каким был наш квартал Аббасия в двадцатые годы — погруженным в звенящую тишину среди зеленых садов и уходящих вдаль полей. В восточной его части на пустынных, торжественно-тихих улицах высились похожие на крепости дворцы; в западной — поодаль друг от друга стояли небольшие дома, утопающие в зелени садов, где росли виноград и гуава [30] Гуава, или гуайява (араб.) — вечнозеленое дерево семейства миртовых с вкусными кисло-сладкими плодами, напоминающими по виду грушу. , цвели розы и гвоздики. Куда ни глянь, всюду простирались поля. Вдали, под сенью деревьев, вращалась сакия [31] Сакия (араб.) — водозаборное колесо. . На огородах там выращивали салат и помидоры. Кое-где высились одинокие пальмы. Изгородями вокруг домов служили заросли кактусов. Тишину днем нарушал своим дребезжанием трамвай, а по ночам — лишь крики сторожей. В густой тьме ночи над дверьми домов слабо светились фонари.

В день нашего переезда в Аббасию, когда носильщики вносили мебель, перед домом собралась толпа любопытных ребят. И во мне любопытство тоже одержало верх, я вышел к ним и предстал перед всей компанией: Гаафаром Халилем, Редой Хаммадой и остальными. Какое-то время мы стояли и молча глядели друг на друга.

— Играть с нами будешь? — спросил Халиль Заки.

Я молчал, в замешательстве переминаясь с ноги на ногу.

— А из какого ты квартала? — задал мне вопрос Сурур Абд аль-Баки.

Его вежливый тон придал мне смелости.

— Из Хусейнии, — ответил я.

— В футбол играешь? — спросил Гаафар Халиль.

— Нет.

— Научишься. Когда пойдешь в начальную школу?

— В этом году.

— Значит, будем учиться вместе.

— Вы встретили по дороге демонстрацию? — спросил Реда Хаммада.

— Мы ехали со стороны Хусейнии, там все магазины и кафе закрыты из-за всеобщей забастовки.

— А англичан не встретили?

— Один патруль. А здесь они появляются?

Гаафар Халиль засмеялся и указал рукой куда-то в сторону.

— Вон там, в самом центре Аббасии, их казармы. Так что тут ты их будешь встречать на каждом шагу.

— Ты в подготовительной школе учился? — спросил Сурур Абд аль-Баки.

— Два года, а до этого два года в куттабе [32] Куттаб (араб.) — мусульманская школа. .

— А у нас нет куттабов!

Я с недоверием замолчал. Между тем дружба с ними у меня завязалась. С двумя из этих ребят ей положила конец только смерть. Среди них Гаафар Халиль был единственным, кто учился со мной не только в начальной школе, но и в средней, а потом в университете. Остроумный, веселый парень, он умел лихо рассказывать анекдоты и во всем был первым: в игре и в учении. Он тут же пригласил меня с собой смотреть футбол в Национальном клубе, а на вопрос, сколько это будет стоить, ответил просто:

— Ни миллима.

Мы пошли в чем были: в галабеях и сандалиях, пешком через аз-Захир, Фаггалю, Вокзальную площадь и Площадь хедива Исмаила, через мост Каср ан-Нил, пока, наконец, не добрались до клуба. Тут они всей компанией влезли на большое дерево и разместились поудобнее на его ветвях, мне не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. Первый раз в своей жизни я увидел в тот день футбольный матч, запомнил игроков: Хусейна Хигази и Мареи. Увидел я также и футболистов-англичан. До этого я думал, что они могут только убивать. Меня поразило, что Али аль-Хусни толкал английских игроков, они падали на землю, но это не вызывало кровавой драки. Я был просто в восхищении. Заядлым болельщиком я стал уже потому, что над англичанами была возможна победа хотя бы на стадионе. Домой мы вернулись, конечно, поздно, и меня ждала хорошая взбучка.