Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

— Если это так, то Муралов никогда не сознается в подмене и не выдаст свою подельницу.

— Наверное, алмаз какое-то время находился у нее. Какую-то роль в пропаже алмаза играет ее жених. Вероятно, Евпраксия передала ему алмаз для реализации. Если я права, то этот ее жених вскоре должен появиться в Питере. Не упустите. По моему мнению, ключ к разгадке тайны алмаза находится у кого-то из этой троицы.

Оставшись вдвоем с Прокоповичем, сыщик, пожевав губами, задумчиво обронил:

— Толковая особа... Жаль, что ее судьба так трагична.

— Да, я бы не сказал: похоже, начальство решило ее приласкать... — возразил Прокопович, и, спохватившись, прикусил язык, понимая, что сболтнул лишнее.

Приемная директора Картинной галереи Эрмитажа Александра Николаевича Бенуа бурлила и волновалась. Сам директор заседал за закрытой дверью в тиши просторного кабинета с группой экспертов. А в приемной священнодействовала секретарь-референт: пожилая, очень интеллигентная дама в пенсне и черном платье с белыми воротником и манжетами. Седые волосы и шиньон были уложены в круглый валик по моде минувшего века. Она каким-то образом ухитрялась одновременно втолковывать посетителям, к кому и куда обратиться, рассылала курьеров по инстанциям с адресованными туда документами, работала со свежей почтой, отвечала на вызовы начальника, сообщая ему требуемые сведения и даже выстукивала что-то спешное на своем «Ундервуде». И все это без суеты, без надрыва, в сдержанно-деликатной манере. Как опытный дирижер — источник гармоничного звучания оркестра, так и нашей даме удавалось избежать хаоса в приемной.

Николай Мокрухин явился сюда в надежде получить распоряжение директора отыскать в запасниках портрет княжны Запрудской работы Танеева. Ему каким-то немыслимым способом удалось разъяснить секретарше цель своего визита, хотя рассказ многократно прерывался.

— Александр Николаевич в курсе дела. Очень ценный работник Эрмитажа попал в беду и Александр Николаевич сам очень хочет помочь ему. Мне нужно только на минуточку, — упрашивал он. Но дама была неумолима. Она терпеливо разъясняла Николаю, что вторгаться в святая-святых во время совещания не принято, что она неправомочна разрешить ему незапланированный визит, что сразу после совещания директор уезжает по вызову в Смольный, а туда опаздывать нельзя, и назад уже сюда не вернется. В порядке исключения она может изыскать окно в распорядке на завтра — это все, что в ее силах.

— Но это значит, что еще один день бедняге сидеть в тюрьме! — возмущался Николай.

Секретарша, стуча на машинке, не глядя на него, шепнула:

— Вы проводите его до машины, по дороге и решите Ваши дела.

Как спринтер на старте Николай бросился навстречу выходящему из кабинета Александру Николаевичу, стремясь занять выгодное место у его уха. Бенуа узнал Николая, понял, о чем речь и сказал:

— Извини, брат, некогда. Ты найди в запасниках хранительницу Марию Сергеевну Левинскую и передай ей мое распоряжение отыскать этот портрет с кулоном. И разрешение сфотографировать его, — добавил Николай.

— Э, нет, здесь я бессилен. Категорически запрещено фотографировать экспонаты. Разрешить тебе, — потом от газетчиков не отобьешься.

— Но, тогда разрешите скопировать, — умолял Николай, вцепившись в рукав директора.

— А вот это, пожалуйста, — прокричал Бенуа уже со ступеньки «Кадиллака».

Николай долго скитался по лабиринтам Эрмитажа, опрашивая встречных, как попасть в запасники, а там отыскать Марию Сергеевну. Действуя по принципу «язык до Киева доведет», после нескольких часов поисков он в конце концов, нашел обиталище искомой Марии Сергеевны, которое представляло собой комнатушку, именуемую кабинетом. Так как на стук никто не ответил, Мокрухин осмелился войти. За столом сидела худосочная особа, юность и даже молодость которой давно отзвенели.

Взглянув на посетителя, та с раздражением указала ему на дверь:

— Вы что, не видите — у меня обед! — Какая бесцеремонность!!! Подождите в коридоре, я Вас приглашу.

Мокрухин вынужден был подчиниться. Подождав около часа, Николай снова сунулся в заветную дверь. На этот раз его неохотно выслушали.

— Пойдемте, — позвала она, надевая ватник.

В запаснике было холодно и сыро. Картины в тяжелых резных рамах беспорядочными кучами были навалены по углам и посредине помещения. Отдельно были брошены рулоны полотен, вырезанных из рам.

Николай был потрясен — здесь медленно умирали бесценные сокровища, принадлежащие всему Человечеству.

— Как Вы можете на это равнодушно смотреть? Я немедленно пойду к Бенуа и потребую, чтобы полотна хранились в надлежащих условиях! — возмущался он.

— Не горячитесь, — парировала Левинская. — Александр Николаевич только тем и занят, что пытается добиться улучшения условий хранения экспонатов. Дело движется медленно. Пока кое-что удалось сделать для картин в выставочных залах. До запасников пока руки не дошли, но дойдут со временем. Я Вас привела сюда, чтобы Вы поняли, что найти в таком хаосе интересующий Вас портрет почти невозможно. Но я завтра закажу в администрации двух грузчиков. Когда моя заявка будет выполнена, Вы можете узнать в администрации — вот телефон. Не думаю, что это будет скоро. А пока — всего доброго.

— Позвольте, зачем нам грузчики? А это не сгодится? — спросил он, поиграв своими могучими плечами.

Хранительница посмотрела на него оценивающе и заинтересованно:

— Тогда может быть, Вы заодно поможете мне отобрать в этих барханах картины, которые можно передать Русскому музею, где условия хранения неизмеримо лучше? И параллельно составить реестр того, что останется?

— С удовольствием.

— Тогда приходите завтра с утра, — и начнем, благословись.

— Зачем же завтра? Давайте прямо сейчас. Ведь до конца рабочего дня есть еще несколько часов. Можно и сверхурочно поработать.

Мария Сергеевна молча протянула ему холщовый халат, который затрещал по швам на мощной фигуре Мокрухина.

Сама она принесла лупу, амбарную книгу, письменные принадлежности и работа закипела.

Остановились они, когда пришла охрана опломбировать помещение на ночь.

* * *

Известно, что совместный труд сближает людей. К середине следующего дня Николай и Мария Сергеевна прониклись взаимной симпатией.

«И не такая уж она и старая, и не мегера вовсе... А лет десять назад это потускневшее личико тревожило сердца и взоры множества вздыхателей», — думал Николай.