Анна Козлова - Выстрел из прошлого

Елку поставили на бывшей клумбе, прямо там, где в девяносто седьмом застрелился отец Саши Самыкина. Миша тогда еще не родился, да и самому Саше Самыкину в девяносто седьмом едва исполнился годик, так что своего отца он не помнил. В сладкой, как чай, вечерней скуке Миша смотрел на елку из окна первого этажа их развернутого буквой «П» дома в гарнизонном городке — взвод под руководством старшего прапорщика Денисова развешивал на елочных лапах светящиеся гирлянды и почему-то яблоки.

Комнаты были проходные, и слышались крепкие ругательства телегероев сериала «Бригада». Приходя домой, отец сразу же включал телевизор, хотя сосредоточиться на фильме или программе новостей ему редко когда удавалось. Мать собирала ужин — ее жизненным принципом было отсутствие лишних движений, и поэтому ужинали всегда поздно, измаявшись ожиданием. Матери и в голову бы не пришло покормить Мишу, а отцу еду разогреть, когда он вернется. Пока она расставляла тарелки, отец, тоже старший прапорщик, как и Денисов, читал книгу про персидского царя Дария.

Отец вообще много читал, а мать почти никогда.

На подоконник пружинно скакнула и ткнулась свежим мокрым носом Мише под руку Пумка. Пумка была кошкой, серо-тигровой с желтыми глазами, у нее уже три раза были котята.

Маленький Миша так сильно и много болел, что даже не мог ходить в детский сад. Стоило ему появиться на пороге игровой комнаты, как тем же вечером температура неумолимо поднималась, и Мишу — жаркого, потеющего — испуганная мать укладывала в кровать. Отец устало плелся в санчасть за доктором, который и сам устал к ним ходить, говоря всегда одно и то же: «Слабая носоглотка, гланды надо вырезать», — и рекомендовал не откладывая ехать в тверскую больницу, где такие операции делают. Мать панически боялась удаления гланд, когда-то они сгубили ее младшего братика: хирург занес какую-то инфекцию — и начался сепсис.

Неожиданное решение подсказала медсестра Нина Владимировна, сильной страстью которой были солдатики первого года службы. Заглянув, чтобы сделать очередной укол, — тогда у Миши случилась фолликулярная ангина, — медсестра о чем-то хихикала с матерью на кухне. Потом разговор стал более серьезным, и сквозь бредовую вату подступавшего сна Миша различил:

— А вы бы кошку завели.

— Да ты что?! — изумилась мать. — Еще аллергия начнется!

— Не начнется, — сказала Нина. — Выздоровеет, вообще болеть не будет, у меня тетке кошка ангину вылечила.

Рецепт был странный, но крепко запал матери в головенку. Поскольку безусловной главой дома был отец, она, подчинявшаяся с какой-то даже радостью, сообщила о своем желании завести зверюшку.

— Кошка не собака, — прозорливо заметил отец. — Хлопот меньше.

Миша привязался к Пумке, она стала его самым дорогим безмолвным другом. Каждый вечер перед сном происходила трагическая баталия с матерью, чьей целью было изгнать Пумку из Мишиной комнаты и не дать им вместе заснуть.

— Но она тихо! Она уже спит! — плаксиво возражал Миша.

— Это ночное животное, — говорила мать. — Она проснется и будет ходить, скрести, тебя разбудит.

Сведения о ночной природе Пумки она почерпнула из книги «Повседневная жизнь и история домашней кошки», которую отец, обстоятельно подходивший к любому делу, купил на следующий день после того, как завернутую в шарф от мороза кошку принесли из подвала два солдата.

На ужин были сардельки с макаронами. Отец густо полил разваренные, напоминавшие старые эполеты макаронины кетчупом. Пумка уселась около раковины, рассчитывая, по всей видимости, на сарделью кожуру.

— Ну что, — сказал отец, — первый день каникул?

— Да, — ответил Миша.

Мать похвалила за целых шесть четвертных пятерок.

Потом они обсуждали, что́ завтра нести Ане Самыкиной — водку или шампанское.

— Сегодня пораньше ложись, выспаться надо. — Мать забрала у Миши опорожненную тарелку и поставила в раковину.

Миша умылся и почистил зубы. В кровати его уже ждала Пумка, освоившая небольшой конспиративный секрет. Она забиралась в щель пододеяльника и там затаивалась, находясь не под, а как бы внутри одеяла.

Мать пришла погасить свет.

— Здесь кошка?

— Нет, — ответил Миша.

Она рассеянно оглядела комнату и вздохнула:

— Прошел сочельник. Спокойной ночи, загадывай желание.

— Спокойной ночи, — повторил Миша.

Дверь за матерью закрылась, и Миша очутился в темноте, согреваемой лишь дружеским тарахтением Пумки. Он вдруг заплакал, сердце прищемила случайность и даже ненужность собственной Мишиной жизни, елки с яблоками, пули, раздробившей лобные кости неведомого отца Саши Самыкина. Одиночество и пугающая ненадежность будущего, выраженные почему-то одновременно мелким розовым яблоком на еловой ветке, мучили Мишу, и только кошка Пумка, не понимая, почему он так разволновался, ласково тыкалась в Мишино лицо, и усы ее вздрагивали, как струны.

— Милая моя Пумочка, — тихо всхлипнул Миша. — Ты мой единственный друг! Почему ты не говоришь?

Он обнял теплую кошку и заснул.

Утром к Мише заглянула мать — в старом драповом пальто и серых сапогах, подошвы которых стерлись в бугристую пшенную кашу.

— Я на рынок, сынок, там каша на плите, позавтракай.

Глухо щелкнул дверной замок. На постель запрыгнула Пумка, Миша погладил ее по пушистой спине.

— Еще, еще, — металлическим телефонным голосом попросила кошка.

Миша ошарашенно сел.

— Ты говоришь?

— Да, — сказала Пумка, — я всегда говорю.

Она объяснила, что просто произошло нечто удивительное, она и сама не знает, как получилось, что Миша стал понимать ее язык.

— Я загадал желание, Пумка! — прошептал Миша. — Чтобы ты научилась говорить по-человечески.

Пумка зевнула.

В ее речи сразу же обнаружились некоторые досадные странности. Во-первых, словарный запас Пумки оказался очень скуден, но с обилием вводных конструкций, и Мише казалось, что он пытается разговорить умственно отсталого уголовника, а во-вторых, глаголы Пумка могла употреблять лишь в настоящем времени и начальной форме. Прошлого, даже случившегося десять минут назад, для нее не существовало, и все Мишины потуги обсудить с ней причину чудесного превращения оказывались бессмысленными.

Как, впрочем, и разработка общей тактики дальнейшего поведения.

— Не говори при маме, — убеждал Миша.

— Ее нет, — отвечала Пумка.

— Но она придет, она вернется с рынка!

— Нет ее, — тупо глядя по сторонам, повторяла кошка.

За завтраком Пумка сообщила, что видит усами, когда нет света. Миша тоскливо ел остывшую кашу. Также выяснилось, что всех жильцов дома она различает по шагам, а когда у человека появляется большое дергающееся пятно, ей хочется на него лечь. Тогда пятно слабее шевелится, а иногда и вовсе исчезает. Свои лапы Пумка на болгарский манер называла «краки», ей не нравился шум, и еще она считала, что за окном нет земли, а только воздух и птицы.