Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Без пятнадцати девять зайдите на пару минут ко мне. Маша скажет, где это.

— Зайти с прибором? — и поменяла наклон головы.

— Лучше просто с хорошим настроением. — И ушёл.

Сразу обменяться впечатлениями было неудобно — подошли новые клиенты. А обменяться хотелось: Маше, знавшей здесь каждого до последней бородавки на затылке, — сказать; Любе, жившей, как после купания в прохладном море, — спросить. И они едва дотерпели до часа закрытия парикмахерской. Даже когда минут за десять до этого позвонили из которой-то приёмной с вопросом, нельзя ли сейчас спуститься к ним шефу, Маша, чего с ней никогда не бывало, жалобно протянула в трубку:

— Ой, а нельзя завтричка, а? Едва на ногах стоим — столько сегодня всех было. Скажи, расчёска из рук валится. С утричка бы завтричка лучше. — И едва отговорившись от работы, оттуда же, от телефона оглядела Любу так, будто та уже примеряла фату, и, довольная, сообщила радостно:

— А он на тебя клюнул!

— Кто?

— Сокольников!

— Кто он такой?

— Скольников-то? Господи! Он Сокольников и есть. Мужчина на сто сот. Семейный, конечно, она врач у него, но он-то — кавалер! — свет таких не видывал. Мне бы десяток лет куда девать, у любой бы его отбила, хоть что хочешь бы со мной делали. Когда бы ни явился — зимой ли, летом ли — всегда с цветочком, будто за пазухой носит. Один тут ещё такой-то, тот всё с конфетками, но много пожилей Сокольникова, дышит уже плохо, а этот — ка-ва-лер! Ко мне, гляди, не сел.

— А чего ему завтра от меня может быть надо?

— Господи! Да чего им всем от нас надо!?

— Но мне-то этого, может, вовсе и не надо. — Люба пожала плечами и стала рассматривать себя в зеркале, ловя заодно и Машино отражение.

— Надо ли — нет ли, а подголовничек перед компрессом опустила, другую подпорку нашла! — хитрюще прищурилась напарница. — Тебе упереть есть на что! Ты тут за неделю у меня весь исполком на голову поставила. Хорошо срок тебе короток дан. Завтра с полдня одни бабы попрут, сушуары докрасна накалим.

Когда ровно без четверти девять следующего дня она вошла в кабинет Сокольникова, он указал ей на глубокое кресло чуть наискосок от его просторного стола. Люба поняла, что отсюда она будет для него, как на ладони, и села так, чтобы прежде всего он увидел и оценил её ноги, с которыми, как она считала, ей повезло больше всего.

Но хозяин кабинета не ушёл за свой огромный стол, а присел на тот его краешек, что ближе к Любе. Это чтобы и она видела, если и не атлетическую его фигуру, то хотя бы умение одеваться и по моде, и по возрасту, и по положению одновременно.

— Начнём со знакомства? — коротко улыбнулся он. — Я — Сокольников Анатолий Сафронович. Вы?

— Любовь Андреевна Викмане.

— Что-то прибалтийское было в роду или по мужу?

— Отец — латыш, но пишусь по маме — русской.

— Скажите, Люба, — можно так? — вам нравится ваша профессия?

Не понимая, куда он клонит, она дёрнула уголками губ.

— Не знаю… Сама профессия мне нравится, а работа — не очень.

— Ну и отлично. Я предлагаю вам перейти к нам на должность инженера… Не смущайтесь. Инженера по соцсоревнованию. Оклад — сто тридцать, но — туда-сюда — до ста семидесяти натянуть можно. Устроит?

— Но я же в этом ничего не понимаю…

— А тут и понимать нечего. Дело не в сути, а в действии. Больше двигаться, перемещаться, быть на людях, а кого, как и за что соревновать, подскажет профсоюз. Это его забота. Ну, и как?

Люба опустила глаза. «Теперь всё ясно, — подумала она, — «кавалер» — большой собственник и не хочет, чтобы я крутилась в салоне».

— Как работа это, может, и интереснее, — начала она, — но моя профессия, наверно, перспективнее. Для меня, по крайней мере. — Она сменила положение ног и оправила волосы — струистые, тяжёлые, с золотистым блеском, ради которого вчера извела остатки французского шампуня.

— Любопытно бы знать, чем работа парикмахера перспективней инженерной?

— Я говорила не о работе, а о профессии. Это — разница, — сказала она серьёзно. — А чем перспективнее? Ну, сразу не скажешь… Смотря в каком салоне работать…

— А например?

— Пример? Ну, вот, пожалуйста, первый попавшийся. — И Люба не выдержала серьёзной мины, озорно сморщила переносицу, мол, проглотишь сейчас «кавалер» пилюлю! — Невестка королевы Великобритании Диана до того, как выйти замуж за своего Чарльза, была парикмахером. А теперь она — мама принца Вильяма, который, когда вырастет, будет королём. А если бы Диана работала инженером по соцсоревнованию, нашёл бы её этот Чарльз?

Сокольников звонко захохотал:

— Браво, Люба! Лихо! И хотя я не помню, чтобы Диана была парикмахером, три ноль в твою пользу!

«Ого, мы уже на «ты»? — заметила она. — Быстро».

— И всё-таки… пусть они там как хотят — эти чарльзы и вильямы, а мы напишем заявление. — Сокольников достал бумагу и ручку и положил их на маленький столик, что примыкал к его столу, потом оттянулся до селектора и весело распорядился:

— Отдел кадров ко мне!

И жизнь Любы приняла другое измерение.

Митрич, пьяненький и от того важный, путано распоряжался, какой машине куда ехать. Вне своей компетенции он считал только райкомовскую «Волгу» и те автомобили, что приехали из области. Все остальные пытался комплектовать пассажирами лично и легко просчитался. Остались трое из разных мест и такие же, как он, охмелевшие. Они не прочь были ещё погулять и ставили ему условие: коли не смог посадить в машину, пусть сажает за стол.

— Хорошо, хорошо, отправлю на своей, — толковал он им и, набычившись для густоты голоса, позвал: — Степа-ан!

Степан в жёстком от сушки и ещё вонючем полушубке сидел на перилах крыльца столовой и беспокойно мял в пальцах попусту дымящуюся «Приму». Он видел, что Игорь, старший из Сокольниковых, не садился в машину с матерью, а куда пропал — проглядел, и теперь тревожился: не к Любе ли подался хлыщ городской?

— Сте-пан! — громче позвал Митрич.

— Чего тебе?

— Бегай, заводи вороную, полетишь в Столбово.

— Сперва в Генералово! — истошно поправил кто-то из гостей.

— Сперва в Столбово, — оставил на своём Митрич. — Сте-пан!

— Щас, разлетелся вам и в Столбово, и в Генералово! — пробурчал Степан и, не отзываясь, пошёл в столовую.

Узрев непослушание, Митрич решил тут же пресечь его. Он догнал шофёра на пороге банкетной комнаты, втолкнул его туда и захлопнул за собой дверь.

— Ты, чего, оглох у меня? — спросил он накалённо.

— А тебе чего надо? — обернулся к нему Степан.

— Я куда тебе сказал ехать?

— Ты? Ехать сказал? А кто ты мне такой говорить?

— Я кто? Я — зампред! — сообщил Митрич, как новость.

— Зампред? Вот когда сампред будешь, тогда и распорядишься. А пока сиди-ко ты! — Степан ухватил маленького Митрича за полушубок и легонько посадил на стол, заваленный обрывками обёрточной бумаги. — У тебя своя телега есть, заводи её и двигай, а у меня тут дело. Игорь Сокольников, кажись, в отцов дом пошёл, может, его ещё вести надо.