Владимир Ионов - …А родись счастливой

Люба прошла с Зариной в дом. Внутри он оказался просторнее, чем выглядел снаружи, хотя в сенях было то же тёмное дерево, но пол выскоблен до медовости свежей сосны, и это освещало сени так, будто в них откуда-то проникало солнце. В горнице оказалось и того светлее и приятнее от нехитрого деревенского убранства с горой белых подушек на кровати, с льняной скатертью на столе и узорными салфетками на тумбочках и комоде, занимающем простенок между двумя окнами. Третье окно мягко освещал перёд большой выбеленной русской печи. На стене — от печки к окну — полки с посудой, и на нижней — рядок игрушек, выкрашенных в белый и красный цвета. Поймав остановившийся на них Любин взгляд, Зарина сказала:

— Это вот «нарошки» и есть. Да ты, небось, видала их, когда тут жила…

— Может быть, — согласилась Люба, оглядывая пространство от окна до печки и соображая, как тут можно разместиться, если начать съёмку здесь.

— И как она тут помещается, когда ля… делает свои «нарошки»? — слово «ляпает» не очень понравилось Любе, потому что сразу вспоминался частый окрик маман: «Ну, что ты изляпалась вся, неряха?», когда Люба играла в песочнице с формочками для «печения», и песок попадал на платье.

— Да вот так и помещается. Лавку ставит сюда, глину держит на полу у ноги, игрушки сперва ставит на другую скамейку, потом на полку сохнуть. А уж сухие — в печку «греться», как мы говорим. Всё тут у её под рукой, — объяснила Зарина. — На воле-то, поди, не с руки ей будет. Ну, да ведь вам знать…

— Лучше бы, конечно, здесь… На улице мы синхрон снимем.

— Вам знать, — согласилась Зарина.

На съемку сотворения из большого кома сырой глины весёлой стайки «нарошек» ушло почти полдня. На родном месте у печки грузная Селиваниха очень споро накатала несколько шариков из глины, потом, натыкая шарик на большой палец одной руки, другой — наминая и наглаживая глину, превращала его в кулёк, то же делала и со вторым шариком. Потом — острыми концами врозь — соединяла два кулька, заглаживала шов между ними. Получался остроносый пирожок, который двумя движениями пальцев Селиваниха превращала в задорную птичку с поднятой головкой и хвостом. Дальше в ход шла небольшая щепочка, один конец которой был похож на ножик, другой — на шило. Поработав ими с головкой, хвостом и подгузком серой птички, мастерица наделила её душой и голосом, которые проявятся только утром, когда она проведёт ночь в горниле печи.

Пока Селиваниха чудодействовала с глиной, Серафима осторожно показывала Геннадию, чтобы он брал в кадр лицо или руки мастерицы. Пару раз Люба чувствовала взгляд объектива на себе, но старалась не отрываться от сноровистых движений хозяйки дома.

— Много ли вам надо нарошек-то? — спросила Селиваниха, оторвавшись от дела. — Глины-то ещё на пяток осталось.

— Да нам бы и пары штук хватило, — сказала Серафима. — Нам важен был процесс.

— Да што же это я из-за процесса вашего печь бы вам ставила? — не поняла хозяйка режиссера. — Дров-то скоко спалить надоть из-за двух-то штук!

— Извините, не то сказала, — оправдалась Серафима. — Нам бы ещё поговорить надо. Вы отдохнёте или сейчас запишем? Только бы мы на улицу вас пригласили. Там в огороде у вас лавочка есть…

— Чего говорить-то надоть?

— Давно ли вы занимаетесь этим ремеслом, откуда оно у вас пошло и зачем вы это делаете…

— Дак жить-то надо было, матушка. В город мы их возили. Батька сызмальства за глину сажал, всем семейством корпели.

— Хорошо, хорошо, только давайте поговорим об этом на улице, — попросила Люба. — Сейчас мы всё подготовим там, и я приду за вами.

С записью разговора под камеру получилось сложнее. Видно, старуха сосредотачивалась только тогда, когда были заняты руки, а тут они просто теребили концы цветастого платка, накинутого ей на плечи Серафимой, и всё время теряла мысль, отвлекаясь то на кур, зашедших в огород покопаться в свежих грядках, то на соседа, гонявшего прутом по овиннику свою детвору.

Но закончили. Всласть попили в избе холодного молока с пряженцами — полосками теста, поджаренного на сметане, помогли хозяйке прибраться на кухне, погрузили свою технику и с обещанием вернуться завтра к извлечению нарошек из печки поехали отдыхать.

А у дома приезжих застали такую сцену: Игорь, Лазарь, Митрич и Степан нервно передавали друг дружке какой-то листок бумаги. Под ногами валялись осколки тёмной бутылки и лопата, а всё пространство от дома до бани и от неё до гаража было вспахано плугом и истоптано тремя парами ног, потому что Игорь, Лазарь и Митрич вприпрыжку бегали за трактором, чтобы, не дай бог, не пропустить чего, вывернутого плугом. Не пропустили, потому как, кроме маслянистых пластов свежей земли, ничего там и не было.

Вспахав участок, Степан остановил трактор, выпрыгнул из кабины, поглядел на пустые руки Митрича и, не спрашивая ничего, широким махом побежал к углу гаража. За ним, чуя нехорошее, пустился семенить ножками и тот. Эх, надо бы ему там самому копнуть вчера, на ночь глядя! Может, и верно Стёпка учуял там чего… Пошли за ними и Лазарь с Игорем.

Степан двумя тычками лопаты вывернул пласт дёрна, запустил в ямку пятерню, погрёбся, и ухватил за горлышко неглубоко спрятанную бутылку.

— Тащи! Чего сидишь? — задрожал голосом Митрич.

— Минуточку. Давайте всё зафиксирруем, — остановил Лазарь Степана и огляделся. — Запоминаем все: в полуметрре от западного угла гарражного стрроения, на глубине… Какая глубина?

— Штыка лопаты, — подсказал Митрич. — Это двадцать пять сантиметров…

— На глубине штыка лопаты, — монотонно продолжил Лазарь, — обнарружен объект тёмного стекла…

— Кой на хрен объект! — взревел Степан и выдернул бутылку. — Пустая, кажись! — посмотрел он сквозь неё на баню, за которой ещё висело низкое солнце.

— Нет, чего-то в ней есть! Фиксирруем!

Степан грохнул бутылкой об угол гаража, она разлетелась, обдав мужиков слабым духом первача.

— Бумажка, гляди, прилипла к донышку! — крикнул Митрич. — Не затопчи и дай сюда! — Он перехватил у Степана мокрый листок и протянул его Лазарю: адвокат ведь присутствует на месте обнаружения…

— Вы не поверрите, что я сейчас скажу, — глянув в листок, произнёс Лазарь. — Это статья Грражданского кодекса нашей великой дерржавы! Читайте! — И вернул Митричу.

— «В соответствии со статьёй 233 Гражданского кодекса,… так…, — дрожа всем телом прочитал Митрич, — найденный клад поступает в собственность лица, которому… принадлежит земельный участок»… Это значит колхозу! — возвысил он голос и, не в силах от волнения читать дальше, передал листок Игорю.

— «В том случае, если клад был найден кем-либо без согласия на это собственника земельного участка, где клад был сокрыт, клад подлежит передаче собственнику земельного участка», — прочитал Игорь и плюнул в листок. — Чего это значит, Лазарь?