Владимир Ионов - Долгая дорога к храму (рассказы)

Он сел за стол, разгладил ребром ладони смятый лист послания анонима и склонился над ним, подперев руками виски. «Кто это может быть?.. Кто-то из наших?… Кто?»

Прошел уже месяц как Герман был назначен председателем комитета. Народ принял его назначение как должное, без ропота. Может, кто-то и сожалел о судьбе его предшественника — невысокого, худенького человека, смелостью и независимостью характера похожего на фокстерьера, но разговоров на эту тему Герман в коллективе не замечал, и всезнающая Галина ничего ему об этом не докладывала. Да, собственно, почему кто-то должен плохо к нему относиться? Практически со всеми лично он знаком только со дня представления на общем собрании, никому и ни в чем «насолить» не успел. Отношения чисто рабочие: читает тексты, слушает или просматривает передачи, высказывает замечания, что-то даже снимает с эфира… Но все это в порядке вещей в любой редакции. Единственный, с кем он давно знаком и находится, можно сказать, в конфликте, это редактор музыкального вещания Виктор Полушкин. Вот с ним он работал еще в газете, но в разных «весовых категориях» — тот литсотрудником, а Герман — заведующим отделом. Ну, правда, парнем тот был шустрым, творчески активным, с претензией на писательство, за что, не подавая вида, и недолюбливали его коллеги. А вот Герману приходилось давать в газете оценки литературным трудам Полушкина, и самолюбия его он не жалел.

«Ну, что? Вот и аноним?» — подумал Герман.

— Галь, а где у нас Полушкин? — спросил он секретаршу по селекторной связи.

— Здрасте! Сами же ему командировку подписывали в Кострому на семинар. Скоро неделя, как он там тусуется, — ответила Галина.

— Извини, забыл. Ко мне там никто не сидит у тебя? Я пока занят.

— Интересно, чем? — съязвила она.

«Распоясалась баба! Надо убирать, — подумал Герман. — Дурак. Верно говорят французы: «не шерше жену брата и сотрудницу аппарата». Теперь придется расхлебывать… Баба вздорная и, не дай, бог, если залетела… Так,… Полушкин, значит, отпадает, если только не написал записку раньше и не попросил кого-нибудь подкинуть ее именно теперь, когда его нет в комитете… Мог он такую подлянку подкинуть?… Не похоже. Он творил и не такие гадости, но никогда анонимно… Кто же тогда?… А, вот еще Кузя знает меня со студенческих лет… Знает, как я закладывал пацанов декану… Как меня метелили за это…. «Тёмную» устраивали, сволочи… Но Кузе-то я ничего плохого никогда не сделал… Или было?.. Да, писал докладную записку помощнику декана, что они всей комнатой слушают пластинки Битлов и фарцуют тряпками… Знаем мы теперь этих «помощников»!.. Ребят отчислили с факультета на заочное отделение. Но Кузю-то оставили! И когда пацаны выгнали меня спать в туалет, он первым принес одеяло… Прошло столько лет… Так, а как он попал в комитет? Он же преподавал в ВПШ. Выгнали? Надо как-то убрать и отсюда… И Полушкина тоже. И кто еще меня знает?.. Это правило номер один — убрать всех, кто тебя знал раньше. Расчистить поляну… Чтобы ни каких сорняков! Авторитет вырастает на чистой пашне…»

— Герман Петрович! — громко включился селектор. — К вам Виктор Плешко. Говорит, по срочному делу.

— Слушай, заткнись, а! — вырвалось у Германа, вздрогнувшего от неожиданно громкого голоса секретарши. — Я же сказал: занят! Нет меня и не будет сегодня. Вызови мне машину.

— Хорошо, хорошо! — сказала она и отвлеклась на другой звонок, забыв выключить связь с шефом. И Герман услышал ее голос дальше: — Господи, так бы и сказал, что полные штаны…

— А кто там у него? — донесся из селектора голос Плешко.

— Да один сидит. Параша там анонимная у него на столе откуда-то взялась. Пишут: «пиши завещание, послезавтра тебе конец».

— Шуточки! Милицию вызывали?

— Я — не. А он не знаю. Заперся же, видишь? Трухнул, наверно. Сидит там, подмывается что ли?

«Сучка! — проскрипел зубами Герман. — Сегодня же к такой матери…»

…Я к начальнику! — бросил Герман дежурному и повернул, было, на лестницу, но тут же уперся в перекрывший ему путь металлический штырь.

— Ко мне, гражданин! — окликнул его дежурный. — У нас так не ходят. Кто вы такой и по какому вопросу?

— Я — председатель областного теле-радио-комитета, и — по личному! — с вызовом от еожиданного препятствия ответил Герман.

— По личным вопросам начальник принимает по четвергам с шестнадцати часов. Поднимите глаза — здесь все написано, — сказал дежурный таким тоном, будто не расслышал, кого он так бесцеремонно остановил.

— Ну, доложи ему, капитан, если он здесь, кто к нему идет.

— А кто к нему идет? — переспросил дежурный.

— Я же представился. Слушать надо, капитан! — начал терять терпение Герман.

— Мне слушать мало. Документы ваши, гражданин!

Герман раздраженно протянул в окошко красную книжицу удостоверения.

— Таких корочек, гражданин, в пешеходном переходе на рубь штука дают. Мне паспорт нужен, — со скрытой издевкой, монотонно ответил дежурный. Не понравился ему этот посетитель, и он позволил себе слегка помурыжить его.

— Назови-ка мне твою фамилию, капитан, и изволь доложить начальнику о моем приходе.

— С удовольствием бы доложил, гражданин. Но начальника нет на месте, и когда будет, сказать не могу. Вызван в управление на совещание. Что еще хотите?

— Фамилию свою назови! — рявкнул Герман.

— А она прямо перед глазами у вас, гражданин. Читайте, если умеете.

— Ты мне ответишь за это, хам! — буркнул Герман и выскочил из милиции к машине.

— Куда? — спросил шофер.

— Да домой, куда же еще? — гаркнул он на шоферу так, словно тот сто лет должен был знать, куда сейчас везти шефа. От окрика водила втянул голову в плечи и резко вывернул «волгу» из переулка, едва не столкнувшись там с машиной, мчавшейся по прямой.

— Тихо ты, кретин!.. Что вы все сегодня такие!?

— Да мы и сегодня нормальные. Это вы чего-то… Не с той ноги, что ли?…

— Так… Сейчас ты договоришься у меня до заявления по собственному…

— Господи, да и пожалуйста! Напугал чем…

— Напугаю так, что вернешься к себе в колхоз навоз возить.

— Да все лучше будет…

— Останови! — скомандовал Герман и вышел из машины, едва она притормозила у тротуара.

…. — Ты чего это сегодня рано, забыл чего? — испуганно спросила Фаина, прикрывая собой проход из прихожей в комнаты.

— А что? Помешал? — И не переобуваясь, Герман протиснулся мимо супруги в гостиную и оттуда в неприбранную спальню.

— Эй! Следишь-то кругом зачем? Чего случилось-то? Я что, уборщица — за тобой подтирать? — взвилась она голосом.

— Извини. — Герман опустился в кресло. — День сегодня такой… Понедельник, одним словом…

— Да ты же почти не пил вчера… С чего он у тебя такой? По работе чего? — Она села напротив.