Монго Бети - Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью

Несмотря на то что дела у правительства, как никогда, шли хорошо и на всех выборах оно получало едва ли не стопроцентное большинство голосов (а по мнению некоторых, количество проголосовавших за правительство даже превышало сто процентов), его агенты во всевозможных обличьях — полицейские в форме и в гражданском, доносчики, тайные шпионы, осведомители, активисты единой партии Африканский союз — наводнили предместья, и в особенности, как поговаривали, Зомботаун, хотя даже во времена колонизации поселок этот никогда не был оплотом «африканских братьев» [18] Это название имело хождение в Ойоло сразу после окончания второй мировой войны. Так именовали первых африканских профсоюзных активистов. и рубенистов — этих «врагов государства», оставленных в наследство Баба Туре правителями колонии.

Хотя клан друзей Жан-Дюпона был настроен против существующего режима, до сих пор они были ограждены от полицейских преследований, так как ни одному предателю не удалось проникнуть к ним. Событие, положившее конец этой блаженной, счастливой поре, посеяло панику в кругу друзей старейшины. Каракалья, второе после Жан-Дюпона лицо в Зомботауне, можно сказать, первейший интеллектуал, которого даже прозвали Академиком, получил в один прекрасный день повестку: его вызывали в полицию «по делу, его касающемуся». Он явился туда вскоре после конца работы, в указанное на голубом листочке время — в девятнадцать часов сорок пять минут. Каракалью допрашивали всю ночь, причем задавали ему самые невероятные вопросы, очевидно, главная задача его собеседников заключалась в том, чтобы дать ему понять, что они в курсе всего, что говорится, делается и даже предполагается делать в будущем в группе Жан-Дюпона. Отпустили Каракалью на другой день рано утром, чтобы он не опоздал на службу.

— Мы советуем вам прекратить поносить Его превосходительство, горячо любимого шейха Баба Туру, — сказали ему на прощанье. — Иначе все ваши вечера мы будем рассматривать как политическую демонстрацию, а в таком случае вам каждый день придется брать разрешение собираться в доме Жан-Дюпона у комиссара округа, к которому вы приписаны, и, кроме того, на ваших сборищах должен будет присутствовать представитель нашей великой освободительной партии Африканский союз.

Когда Каракалья рассказал о том, что с ним произошло, члены клана, кипя от возмущения, стали поносить Баба Туру и его прислужников, излюбленным методом которых было запугивание своих политических противников. Один Эдуард молчал. Он был баловнем клана, и, несмотря на его необщительность, к нему относились снисходительно — так карлика стараются усадить на высокий табурет, дабы он мог есть со всеми за столом, так спешат подать костыли калеке, чтобы он мог ходить. Но в тот вечер все почувствовали, что Эдуард готов разорвать узы, связывавшие его с кланом.

Придя к выводу, что правительство подтасовывает результаты конкурса, Эдуард, вне всякого сомнения, извлек из этого определенный урок, но урок на свой лад: другой бы решил, что необходимо бороться, дабы заставить правительство уважать справедливость, а он уразумел, что настало время свить себе гнездо в вязких тенетах несправедливости, и решил служить ей отныне верой и правдой.

Поэтому никто из окружения Жан-Дюпона ничуть не удивился, когда вскоре после этого случая Эдуард сблизился с полицейским, который занимал важный пост в Зомботауне и был хорошо знаком всем его обитателям, — тот стал частенько захаживать к Эдуарду. Вежливо отклоняя всякий раз любые приглашения, полицейский держался тем не менее непринужденно и, пожалуй, даже по-дружески, и если жители Зомботауна не испытывали к нему особой симпатии, то виной тому был его чересчур любопытный, настойчивый взгляд, который он пытался скрыть за темными очками.

В тот день, когда полицейский в первый раз пришел к ним, Перпетуя прибежала к Анне-Марии и сообщила, что, к своему удивлению, узнала в нем уроженца Нгва-Экелё, где она когда-то училась.

— Мало того, — со смехом подхватила Анна-Мария, — мы с ним уже встречались, разве ты не помнишь? Это ведь тот самый человек, который говорил с нами тогда, в полицейском комиссариате, неужели ты забыла? Он еще уговаривал нас вступить в Африканский союз и обещал за это выдать нам лицензию.

— Да, да, конечно, теперь я припоминаю. Представь себе, его зовут почти так же, как и меня. Его фамилия М’Барг Онана.

— Прекрасно! А еще хочу сказать тебе, дорогая Перпетуя, что этого парня я давно уже знаю, только тогда в своем роскошном кабинете он и виду не подал, что мы с ним знакомы. Когда-то он учился в школе здесь, у нас, в Зомботауне, впрочем, он ведь в тот раз вскользь упомянул об этом. Я его помню довольно смутно, но мне кажется, что я посылала его в свое время с мелкими поручениями, за которые довольно дорого платила, только, видно, мсье уже запамятовал это, и я для него теперь всего лишь «мадам».

Перпетуя тоже могла кое-что добавить к этому рассказу: когда ей исполнилось двенадцать лет и грудь ее только-только начала округляться, М’Барг Онана, который после окончания какой-то специальной школы на несколько месяцев вернулся в свою родную деревню, стал донимать ее гнусными предложениями. Само собой разумеется, его домогательства не имели успеха.

— Теперь я нисколько не сомневаюсь, что он меня тоже узнал, однако сделал вид, будто видит впервые.

— Вот посмотришь, — лукаво усмехнувшись, заметила Анна-Мария, — ты очень скоро получишь лицензию, хоть ты и не активистка Африканского союза. Считай, что тебе повезло, Перпетуя. Только не вздумай отказываться, упрямая голова. Это ведь тебя ни к чему не обязывает. Пусть Попрыгает, негодяй! А то стараешься для них, когда они еще маленькие, голодные, и на гебе — стоит им чуть-чуть преуспеть, как они даже имя твое позабудут! Пусть попрыгает!

Однако, сколько ни уговаривала ее Анна-Мария, Перпетуя встречала полицейского с кислой миной — она и виду не подала, что узнала его. М’Барг Онана и не настаивал на том, чтобы молодая женщина припомнила его, он надеялся, что на нее произведут впечатление его элегантные костюмы и служебная машина, на которой он несколько раз подъезжал к дому, когда подвозил Эдуарда. М’Барг Онана пристально глядел на Перпетую сквозь темные стекла своих очков, зная, что это смущает ее.

Примерно в тот же период, когда полицейский зачастил к ним в дом, к Эдуарду приехали на несколько дней родственники Софи — трое крестьян из северного района Ойоло. Ночевали они у Жан-Дюпона, а все остальное время проводили у Эдуарда, но вечерам запирались с хозяином дома в спальне и вели нескончаемые беседы. Софи и Перпетуя, кое-как примостившиеся вдвоем на кровати, которую поставили в гостиной после того, как Перпетуя вернулась к семейному очагу, иногда засыпали. А порою одна из них не ложилась, ожидая, когда гости уйдут, и, как только они покидали дом, сообщала об этом другой, так как они по очереди проводили ночь с Эдуардом.