Пенелопа Лайвли - Фотография

Вопрос сближения определенных людей в определенное время. Пересечения траекторий, так сказать. Пути Элейн и Ника пересеклись в шестидесятых — в те легендарные времена, когда быть молодым означало счастье. Теперь Элейн кажется, что Ник был намного младше нее. Даже в то время она чувствовала себя на задворках прогрессивного молодежного движения: читала о нем в газетах, наблюдала за компаниями сверстников, которые умели улавливать дух времени. И с Ником она познакомилась как раз в такой компании — на вечеринке; сама она скорее наблюдала за происходившим, чем участвовала. Но он ее заметил, стал искать ее общества — приятный, общительный, симпатичный парень на два года моложе ее, да ну ничего страшного. «Может, ему нужна мамочка», — пошутил кто-то из друзей — обидно, надо заметить. Пошутил. Элейн осторожничала: долгие месяцы их отношения были нерегулярными и неопределенными. Но затем они постепенно превратились в привычку, появилось невысказанное убеждение, что это, должно быть, насовсем. Как-то, за обедом в пабе, он сказал: «Слушай, честно говоря, нам надо пожениться… согласна?» Так она стала жить с Ником.

Иногда Элейн чувствует, что он так и не повзрослел. То, что так подкупает в двадцатипятилетнем, в сорокалетнем выглядит уже не так, а уж если ему пятьдесят восемь, и вовсе раздражает. Если раньше она заблуждалась по поводу каких-то вещей, то с течением времени стала раздражаться, но раздражаться умеренно и тихо — скорее терпеть и принимать. Могло быть и хуже, думала она, он мог оказаться пьяницей, мошенником или бабником. А так просто бездельник и не такой рассудительный, как хотелось бы.

Он теперь на обочине ее жизни, вдалеке от самого важного. Она спит с ним в одной постели, они часто едят вместе, но от прогрессивной, поступательной деятельности далек. Телефонные звонки, факсы, консультации с Соней и Джимом, практические советы студентам, проходящим стажировку в ее владениях, ее время и энергия — все это проходит мимо него. Он имеет лишь смутное представление о ее консультациях с клиентами и о том, что готовится к изданию ее очередная книга. «Куда-куда ты едешь? В Уорвик? Там рядом канал, ты непременно должна на него посмотреть. Самый длинный в стране каскад шлюзов — подумать только!» Книгами он не интересуется принципиально — после того, как несколько лет назад неосмотрительно этим заинтересовался. «Знаешь, мы можем делать это сами. То есть я могу. Настольные издательские средства, знаешь ли. И без всяких посредников. Просто… Хорошо, хорошо, мне это просто пришло в голову… забудь».

О нет, подумала она. Ни в коем случае. Проходили. Больше не хочу. К тому же книги — это моя компетенция.

Солнце садится. Сад озаряется закатным сиянием. Элейн улучает момент и пристально, оценивающе рассматривает сад. На следующий год неплохо будет посадить вдоль тисовой изгороди поздние тюльпаны — немного оживить темный угол. Она возвращается к письмам. Дело почти сделано — одна стопка для Сони, вторая — те, на которые она должна написать ответ лично. Приглашение выступить на литературном фестивале: дать согласие — книги будут лучше продаваться, и потом лишнее появление на публике не повредит. Приглашение почетным гостем на вручение премий лучшим студентам-садоводам сельскохозяйственного колледжа — тоже ответ положительный по тем же причинам. Какая-то семейная пара из Шропшира приглашает ее посетить свой сад («…мы понимаем, это не совсем то, чем вы занимаетесь, но нам бы так хотелось пригласить вас в гости…»), помимо прочего, письмо содержало четыре страницы нудных теоретических выкладок касательно садоводства — они хоть знают, сколько стоит ее консультация, да и вообще это неприлично. Позвонить Соне, пусть занимается. Факсы от клиентов, факсы от поставщиков, неизбежная стопка рекламных буклетов и проспектов, которые хоть и в последнюю очередь, но просмотреть надо — вдруг что-нибудь стоящее.

Ник долил вина в бокалы и собирается плюхнуться обратно.

— Что там омлет?

— Омлет? — удивляется Ник. — Ах да. Омлет и салатик. Точно. Пойду сделаю.

— Хорошо, — говорит Элейн. Выбирает из пачки рекламу нового удобрения, просматривает и выбрасывает в мусорную корзину.

Ник все еще стоит возле нее.

— Что?

— Да ничего. Просто… ты в какой-то момент стала странно похожа на Кэт. Ладно, пошел заниматься ужином.

Он уходит.

Замечание мужа ее весьма раздражает — она не может… или скорее не хочет понять — почему? Она совсем не похожа на Кэт — и никогда не была похожа, оттого-то Ник и счел это «странным». Они оба знают, что она и Кэт были не похожи, ни за что не скажешь, что это — родные сестры. Тем не менее Элейн знает, что имел в виду Ник. Она сама видела это в зеркале. Какая-то генетическая причуда. Что-то в линии губ. Неуловимое выражение лица. Тогда как обычно казалось, что общих генов у них с Кэт нет совсем.

Странно, что Кэт осталась жить именно так — в линии чьих-то губ. Что бы об этом сказала она сама? Что-нибудь банальное, может быть, попыталась бы пошутить.

И ухмыльнулась бы кривой ухмылкой. Надо же, думает Элейн, остаться на Земле вот так — в линии губ, в уголках моего рта. И в моей памяти. И — уверена — в памяти Ника; конечно, в памяти Полли и многих, многих других. Много разных Кэт. Личных, персональных Кэт. Она теперь рассыпалась на фрагменты. Люди не умирают — они остаются жить в чужой памяти.

Теперь ей видится странное сходство между тем, как Кэт присутствует в ее сознании теперь, и ее детством, в котором Кэт была неотъемлемой, но не особенно важной частью домашней обстановки. Тогда из-за одной лишь разницы в возрасте она всячески отделялась от сестры. Двенадцатилетний ребенок не играет с шестилетним — да и не со всяким сверстником тоже. Шестнадцатилетнего подростка десятилетки не волнуют. Элейн вспоминает закрытую дверь своей комнаты, натянутую атмосферу семейных праздников. Время, состоявшее из долгих лет, когда Кэт являлась лишь скучным и надоедливым «хвостиком», временами — поводом для ревности, локальным природным явлением, на которое не следует обращать внимания. Она получала куда больше родительского внимания: «Не забывай — ей всего пять… семь… девять…» Ее существование означало, что в семье долгое время будет не все гладко — кому-то постоянно будут требоваться забота, помощь, силы других.

А потом все внезапно кончилось. Кэт выросла. В один прекрасный день из утомительного довеска она превратилась во взрослого человека. Оперилась, отрастила крылья — или, скорее, полностью изменилась. Стала девушкой. Из куколки появилась бабочка — фея, эльф, худенький, но исключительно привлекательный, сорванец. Стала стройной, живой, длинноногой, с точеным телом и остреньким личиком: тонкий, изящный носик, серо-зеленые глаза, высокие изогнутые брови и шапка темно-русых волос — сочетание, притягивавшее взгляд; не случайно, когда она входила в комнату, все тут же оборачивались и смотрели, смотрели — с удивленным интересом, вниманием, удовольствием. А она и понятия не имела. Точно так же, как не имеет понятия о своей красоте букет цветов, картина на стене, драгоценный камень — словом, то, что привлекает, что на секунду поднимает настроение.