Сара Миллер - Я знаю все твои мысли

Молли не улыбается, но и не хмурится.

— А как ты сюда добрался? — спрашивает она.

Гид рассказывает про экспресс, старушку и кассира с вытянутым лицом.

— Мне так стыдно, что я соврал про рыбалку, — признается он.

— Ничего страшного, — говорит она и затаскивает его в коридор. Младший брат притаился позади, за металлическим радиатором. — А ну пошел, — рявкает на него Молли. Брат исчезает. — Кажется, мой брат голубой, — шепчет она. — Он все время читает биографии танцоров балета. Или он голубой, или эстет. Но ни то, ни другое в этом городе не оценят. — Она берет куртку Гидеона и вешает на вешалку, поверх других курток. Куртка падает на пол. — Ничего, если я так оставлю? — спрашивает она.

— Ничего, — отвечает Гид.

— Родителей дома нет, — говорит она и жестом приглашает его наверх. Она берет его за руку, совсем как несколько недель назад, когда они шли через школьный двор. Он целует ей руку. Молли морщится.

— Это как-то не по-мужски. Не в смысле как голубой, вроде моего брата… В прошлый раз я ничего не сказала, но теперь чувствую себя увереннее.

— Ясно, — отвечает Гид. Они останавливаются на лестничной площадке. Вдоль ступеней висят семейные фотографии. С четырех лет Молли совсем не изменилась. Он касается серебристой рамки одного из снимков: Молли в возрасте лет девяти-десяти стоит на коньках на пруду в центре парка. — Тот самый пруд?

— Именно. — Внизу кто-то ходит: слышны шаги и звук открывающихся и закрывающихся кухонных шкафов. — Моя сестра, — шепчет Молли и делает знак головой, что нужно ускорить шаг.

Ее комната не похожа на комнату Даниэль, но что- то общее все же есть. На полу ковер, не какой-то необычный, а простой ковер. На стенах дурацкие постеры, оставшиеся с детства — Кристина Агилера и мэр Энтони Масьелло, пожимающий руку Хилари Родэм Клинтон. Он слышит внизу шаги и звук смываемого унитаза. Приятное местечко, чтобы расстаться с девственностью, думает он. Сквозь половые доски доносится бубнеж телевизора. Кровать Молли теплая, на фланелевых простынях изображены маргаритки.

Гид ложится и смотрит на Молли.

— Можешь лечь в одежде, если хочешь, — говорит он, — я сам сниму.

Она улыбается.

— Думаешь, тебе это под силу? — спрашивает она, снимает свои разные носки и кладет их на кучу старых журналов «Севентин», возвышающуюся на простом деревянном столе. Она забирается на кровать рядом с Гидеоном, положив голову ему на плечо. — Я разрешу тебе раздеть меня, если скажешь, зачем приехал, — говорит Молли. — И помни: не надо меня ни в чем убеждать. Я просто должна тебе поверить.

Гид закрывает глаза.

— Примерно двенадцать часов назад, — говорит он, — я собирался заняться сексом с Пилар. И понял, что она не та девчонка, с которой я хочу сделать это в первый раз. То есть я, конечно, хочу переспать с ней или с такой, как она, когда-нибудь. Да и кто не хочет? Дело не в том, что ты хуже ее. Я имею в виду, что ты…

Молли смеется и устраивается поудобнее на его плече. Гид паникует: у него что, слишком узкие плечи? Но и голова у нее маленькая. Он расслабляется.

— Я знаю, что должен был переспать с тобой из-за пари, и если бы не это, сам в жизни бы к тебе не подступился. Но как только я узнал тебя получше, ты мне понравилась.

Молли опускает глаза: ее смутил комплимент.

— И я понял, почему ты на меня сердилась. Не из- за пари. Ты сердилась потому, что я думал, будто у тебя случится нервный срыв, если мы займемся сексом по какой-либо иной причине, кроме безумной любви.

Молли потрясена. Она поднимается, оперевшись на локоть.

— Как ты догадался? Это же довольно запутанно. Гид пожимает плечами.

— Частично помог разговор с тронутой мамашей Николаса Уэстербека. И то, что Мэдисон Спрег чуть не засняла на видеокамеру мой первый секс — с выигрышного ракурса из роскошной гардеробной Пилар площадью двадцать пять квадратных метров.

В дверь Молли стучат.

— Что надо? — кричит она.

— Что ты делаешь? — спрашивает ее братец.

— Если ты сейчас уйдешь, через час разрешу посмотреть «Танец-вспышку»!

Раздается звук удаляющихся шагов.

— Продолжай, — говорит она. Гидеон пожимает плечами.

— Если бы Мэдисон не была такой неуклюжей и пьяной, меня бы сейчас здесь не было. Не стану врать: Пилар — супергорячая штучка. Но больше в ней ничего нет… ну почти ничего. Наверное, поэтому она так сексуальна. Над этим вопросом мне еще придется подумать. Но послушай. Ты правда думаешь, что мы будем заниматься сексом целый час?

Молли задумывается над ответом.

— Только если сделаем это больше одного раза, — отвечает она и целует его в обе щеки.

Беспокойство Гидеона тает в одну секунду.

— Но почему ты не подождал возвращения в школу? — шепчет Молли, снимая его одежду. — И не говори, что не смог выждать всего один день.

Гидеон смеется:

— Если бы я остался в Нью-Йорке, то мы с Пилар, скорее всего, снова бы сошлись. Она умеет убеждать. Но если честно, я подумал, что так будет веселее.

Они долго целуются. Гидеону и раньше приходилось целоваться, но так долго — никогда. И никогда это не было так приятно. Лицо, губы и руки Молли Макгарри как будто на несколько градусов теплее, чем кожа других девчонок. Подумав об этом, он касается пальцем ее щеки и открывает глаза.

— Для меня, — говорит он, — нет никого красивее тебя. Я почему-то знаю, что ты хочешь это услышать. К тому же это правда.

Слабая, но все время присутствующая тень подозрительной усмешки над верхней губой Молли вдруг исчезает. И Гид понимает, что заметил ее лишь теперь, когда ее не стало. Линия ее щек и лба смягчается. Так и хочется сказать: «она как будто засияла», но я бы возненавидела себя за такие слова. Хотя нет, пожалуй, воспользуюсь шансом и скажу: Молли как будто засияла. Вот видите, я вовсе себя не ненавижу!

Молли улыбается Гиду.

— И для меня нет никого красивее тебя, — отвечает она. Они крепко обнимаются.

Так крепко, что я даже не знаю, куда мне теперь деваться.

Они с Молли встречаются уже два месяца, и за это время Гид ни разу не взглянул на другую девчонку. Пилар то и дело провоцировала его своими глубокими вырезами, но он ее даже не замечал. Он так очарован Молли — ее широкими скулами, ее большим насмешливым, как у настоящей ирландки, ртом, ее чувством юмора и тем, что рядом с ней он чувствует себя одновременно и умным, и полным тупицей, — что другие девчонки словно перестали для него существовать. Пройдет какое-то время, и он начнет смотреть по сторонам. Хотя потом, может, и вернется к Молли. Но заглядываться на девчонок станет. Однако если сказать ему об этом сейчас, он в жизни не поверит. Ему кажется, что Молли во всем его понимает; это просто удивительно. Почти волшебно. А ведь Николас говорил о том, что она не его весовой категории… Что ж, может, в чем-то он был прав, но, с другой стороны, это совершенно бессмысленно.