Марлон Брандо - Тигр Железного моря

Ее слова сопровождались движением руки, отразившимся в зеркале, превратившем ее изображение из двух- в трехмерное.

Она сняла руку Энни со своей талии и вложила в нее зеркало.

Он, едва взглянув в зеркало, положил его на пол и вновь обхватил ее, кончиками пальцев касаясь груди. Ему не хотелось углубляться в китайскую философию зеркал, знание о которой она, как и все ее собратья, хранила в глубине своей загадочной души, и об этом тайном знании Энни мог только догадываться, не зная ничего наверное, так что он сказал:

— Мадам Благоденствие, среди возлюбленных, о которых вы упоминали, был хоть один иностранный дьявол?

— Нет.

— Вы никогда не занимались любовью с гуайло?

— Нет. Но нескольких я убила, — непринужденно сообщила Лай.

Неожиданно она взяла его руку и прижала ее к своему телу. Казалось, электрические импульсы исходили от ее сухой ладони, и это произвело мгновенное действие.

— Я убиваю гуайло, белых грязных псов. Но я убиваю и китайских грязных псов. Я убиваю отступников города Шанхая. Отступников! Отступников!

Судя по всему, ей нравилось это слово. Возможно, оно сексуально возбуждало ее, и на фоне этого возбуждения убийство делалось чем-то обыденным.

— Чан Кайши, — в ее тихом голосе зазвучала металлическая нотка, — дает деньги самой сильной банде отступников Шанхая за то, чтобы они убивали красных. И они убивают, пять, десять тысяч. Возможно, придет день, и я убью Чан Кайши.

Энни нежно гладил ее грудь и был очень благодарен ей за тот животный эротизм, которым дышала ее речь. Он чувствовал, как у нее дрожат плечи. Но ее политические убеждения его нисколько не волновали. Вожделение жгло его адским огнем. Ему было глубоко плевать, что у нее в голове, да и содержимое его собственной уже мало интересовало. Его охватила страсть, чуть приправленная ароматом смерти. Он подумал: «Они, должно быть, добавили какой-то афродизиак в то проклятое пойло» — и вдруг почувствовал неуверенность, которая, словно ящерица, скользнула вверх от паха, проникла в мозг и там сформировалась в отчетливую мысль: «Долтри, ты что, сдурел?! Не успеешь кончить, как она отсечет твои яйца и наденет их вместо сережек».

Мысль подействовала отрезвляюще.

— Ты боишься? — спросила она.

— Чуть-чуть… — сказал он. — Самую малость.

И возможно, впервые сказав правду, он разочаровал ее.

— Да, капитан, вы слишком боитесь. Ну что ж, теперь я лучше знаю вас, а вы меня. Мы должны стать хорошими друзьями. Но я не говорю «для сердца», я скажу «для жизни». Вы не понимаете моего сердца, а в моей жизни любовь и дело никогда не пересекутся. Никогда! Пожалуйста, уберите свою руку.

Энни сделал то, что было велено. У него не было выбора, она теперь стала совершенно неприступной, как истинная монахиня. Ее глаза, вспыхивая огоньками, смотрели на карту. Вдруг Энни пришло в голову, что она могла неверно истолковать его естественное влечение.

— Мадам Лай, что касается сердца, я не хочу вас обманывать. Для меня сердце — это большой, красного цвета насос, который дает жизнь всем частям тела. Я мужчина, для которого любовь — часть тела, заметьте, большого тела. Так что и любовь моя не такая уж маленькая. И я с удовольствием стал бы вашим любовником, потому что, на взгляд моих бесстыжих глаз, вы очень красивы.

И тут Энни вдруг запел:

Мадам Лай не могла скрыть улыбки. Он пел приятным голосом, не фальшивя, и лицо его светилось искренним чувством. Энни предстал в своем лучшем виде.

У нее было развито чувство времени. Поэтому она поднялась и направилась к двери. Там она остановилась и поклонилась Энни, по-китайски сложив руки на груди. Он не успел закончить куплет, когда мадам Лай покинула его, оставив карту и зеркало, но забрав с собой служанку и чайные приборы. Вслед ей Энни послал воздушный поцелуй. Служанка смутилась, а мадам осталась невозмутимой.

Гонконг от Манилы отделяли два дня пути под мотором. Дул северо-восточный муссон. 27 апреля, во второй половине четвертого дня, делая в среднем восемь узлов, джонка подошла к мысу Божадор — северной оконечности острова Лусон.

И хотя за эти четыре дня ничего существенного не произошло, это было важное время: Энни всерьез оценил потенциальные возможности предстоящего мероприятия. Расклад получился таким: если в июне состоится транспортировка большого количества серебра, как обещала мадам Лай, то со стороны Индокитайской пароходной компании будут предприняты строжайшие меры безопасности, поскольку уже несколько ее торговых пароходов подвергалось атакам пиратов. Компания большая, богатая и действовать будет осторожно. Но и план мадам Лай захватить «Чжоу Фа», десятитонное судно с предельной скоростью в шестнадцать узлов, имел все основания на успех. Сам Энни был непременным участником мероприятия, в некотором роде — ключевой фигурой. Ему предстояло решить трудную задачу, но к трудностям ему было не привыкать! Расчеты, на которые и ушло четыре дня морского путешествия, сулили от семидесяти до восьмидесяти процентов успеха, что составляло три к одному. В конце концов, взвесив все «за» и «против», он вынужден был сказать себе: «Энни, у тебя есть шанс!»

Ему выделили каюту на корме верхней палубы, как раз над каютами мадам Лай и капитана Вана. Его ближайшим соседом был рулевой — маленький и вечно злой человек, а напротив размещалась каюта старшего пушкаря. Можно сказать, что Энни жил бок о бок с равными себе по статусу китайцами. Офицерские каюты были пять футов высотой и четыре шириной. Лежа можно было с трудом вытянуть ноги, а спалось — будто в багажном ящике.

Энни обрадовался «встрече» с тараканами превосходной морской породы, отличавшимися хорошим чувством юмора. Они были хозяевами среди разнообразного мира корабельных обитателей, не говоря о крысах, которых команда откармливала до нужной упитанности, после чего они попадали в котел, и странного вида крохотных мышах, не заслуживавших участи деликатеса.

Энни жаждал сравняться с сорока четырьмя пиратами во всех их низменных привычках, грубости, порочности, в их манере дружески подсмеиваться друг над другом. Чтобы преуспеть, он даже притворился, будто разделяет с ними их бессмысленные суеверия. Например, когда северный ветер неожиданно стих, а берег все еще оставался в пределах видимости (такие короткие затишья всегда случались на этих широтах в апреле), это возбудило массу толков. Тот самый палач, что некогда на глазах у Энни казнил провинившегося китайца, любовно опустил на воду с подветренной стороны бумажную лодочку, украшенную золотой фольгой и красными бумажками с молитвами. Ударили в гонг, и он издал плавный звук, который поплыл вслед за бумажной лодочкой, покачивавшейся на легкой зыби и увлекаемой течением на юг.