Елена Толстая - Очарование зла

— Товарищ Ежов ждет вас.

Вера встала. Меньше всего она ожидала, что ее привезут прямо к Ежову. И выпалила первое, что пришло ей на ум:

— Здесь есть зеркало?

Молодой человек покачал головой, однако вынул из кармана портсигар и поднес к лицу Веры.

— Чуть левее, — распорядилась она. — И постарайтесь не шевелиться.

Она быстро поправила прическу. Портсигар исчез в кармане молодого человека. Как ни занята была Вера своей наружностью, она успела приметить и то, что портсигар был золотой, и дарственную гравировку с ятями и «превосходительством». Молодой человек вдруг начал вызывать у нее брезгливость.

— Прошу, — безукоризненно произнес он, открывая перед ней дверь.

Вера еще раз дотронулась до своих волос и ступила в кабинет.

Комната оказалась огромной, как площадь. Вдали, у противоположной стены, за гигантским столом Вера увидела миниатюрную статуэтку. Точеная фигурка изображала мужчину. Казалось, это нечто вроде «столбика в треуголке» — непременного бронзового Наполеона, что украшал «рабочие столы» всех петербургских денди… когда-то. Так давно, что даже Александр Иванович Гучков был тогда дитятею.

Завидев Веру, миниатюрная статуэтка ожила, вышла из-за стола, улыбнулась так приветливо и мило, что Вера невольно заулыбалась в ответ.

— Здравствуйте, Вера Александровна!

Голос высокий, трогательно ломкий, юношески чистые интонации.

Пересилив себя, Вера обратилась к «его превосходительству» как положено (и даже не поперхнулась на непривычном титуле):

— Здравствуйте, товарищ нарком.

Ежов приблизился, протягивая ей руку. Вера ответила рукопожатием. Рука наркома была сухой, крепкой, теплой, рукопожатие — твердым.

— Садитесь, прошу.

Они уселись в кресла.

Ежов просто сиял.

— Хотите чаю, фруктов?

— Если можно — горячего чаю, — попросила Вера. Ее начинал колотить озноб, и она подозревала, что это нервное.

Ежов протянул руку, надавил с силой на кнопку. Молодой человек, на мгновение возникший возле двери, получил соответствующие указания и скрылся. Вера опять осталась наедине с Ежовым.

— Я ознакомился с вашим письмом, — сказал нарком светски. — Я считаю, Вера Александровна, что ваше письмо приобретает значение документа чрезвычайной важности в связи с предстоящей реорганизацией нашей зарубежной работы и вытекающими из этого неизбежными кадровыми перестановками…

В первые мину ты Вера старалась слушать и вникать в содержание произносимых слов, но затем вдруг как-то разом осознала: слова не имеют никакого значения. Она могла передать Ежову любой из вариантов своего письма. И для Дугласа со Слуцким это тоже не имело никакого значения. Все сколько-нибудь существенное происходило между строк, и сейчас нет ничего важнее, чем умение попадать между строк. Как в джазе — в синкопу. Ударение падает между ударными долями. Негры с их космическим разумом поняли это раньше остального земного люда.

Ежов ласкал Веру взглядом, особенно задерживаясь на ее лодыжках, и журчал:

— Я дал указание ознакомить с вашим письмом новый руководящий состав соответствующих служб наркомата. Я велел учесть ваши соображения в организации нашей зарубежной работы…

Принесли фрукты и чай. На отдельном блюдечке громоздились сухарики. Лакомства, подаваемые в кабинете наркома, напоминали Вере дешевые пансионаты, где доживали век старушки-горничные, помещенные туда щедротами бывших господ. В Париже, разумеется, не в России.

Ежов сунул в крошечный ротик сушку, разгрыз ее, не разжимая губ, запил чаем. Продолжил:

— Я чрезвычайно рад познакомиться с сотрудником, которого готовят для особо важной работы за границей. — Он протянул руку и коснулся Вериного колена. Вера ощутила это прикосновение как совершенно невинное: точно до нее дотронулся ребенок. Затем нарком улыбнулся. — Для нас особенно ценно то обстоятельство, что дочь ярого врага советской власти сознательно стала в наши ряды.

Вера взяла стакан с чаем, отпила глоток. Ей стало спокойнее. Может быть, от горячего, а может — оттого, что поезд увез Трайла уже далеко-далеко…

— Я хочу, чтобы вы знали, Вера Александровна, — продолжал Ежов, расправившись со второй сушкой, — что мы, начав беспощадную чистку наших рядов от замаскированных предателей, высоко ценим истинно преданных сотрудников. Мы всегда готовы помочь. Может быть, у вас есть личные просьбы? Пожелания? Я с удовольствием, по мере моих возможностей, готов решить…

Горячая волна захлестнула Веру. Она действительно разволновалась. Сейчас!

Отставив стакан, она подалась вперед, стиснула руки.

— Товарищ Ежов, у меня действительно… есть одна личная просьба. Очень важная. Одного моего хорошего друга… мы знакомы по Парижу… князя… то есть бывшего князя Святополк-Мирского арестовали. — Она попыталась улыбнуться. — Ему предъявили смехотворное обвинение! Якобы он сотрудничал с английской разведкой!

Однако Ежов не разделил ее попытку веселья. Молча, серьезно смотрел он на Веру и грыз сушки.

Вера встала, прижала стакан к груди.

— Это чудовищное недоразумение, поверьте. Я знаю Мирского много лет! Он честнейший, глубоко порядочный человек. Патриот!.. В Париже он только о том и говорил, что единственная его мечта — вернуться в Россию, на родину, быть со своим народом!.. Участвовать в строительстве новой жизни!..

Ежов неожиданно сказал:

— Вы очень красивая, Вера Александровна.

Вера осеклась:

— Что?

— Вы очень красивая женщина. Особенно сейчас. Когда так взволнованно говорите об этом князе… Вы его любите?

— Я?!.

— Он ваш любовник?

Во взгляде Ежова появилось жадное любопытство, и Вера вдруг поняла, что мысленно он пытается представить ее себе в объятиях Святополк-Мирского.

— Нет, не любовник, но…

— Почему же вы так горячо защищаете его? — Еще одна сушка.

— Просто потому, что он не может быть английским шпионом. — Вера подошла к Ежову, села перед ним на корточки, заглянула в его развеселые, шальные глаза. — Он честный, порядочный человек, понимаете?

Ежов наклонился. Глаза его приблизились к глазам Веры, зрачки задергались.

— Вы уверены? Что он честный и порядочный?

— Абсолютно!

Вера встала, отошла, уселась в кресло. Ежов тоже встал. Сунул языком сушку за щеку, отправился в дальний путь к своему рабочему столу, возвратился оттуда уже без сушки, с папкой в руке. Плюхнул палку Вере на обтянутые юбкой колени.

Вера подняла голову.

— Что это?

— Я вам почитаю, а вы подержите папку…

Он взял машинописный листок и начал медленно зачитывать:

— «Вопрос: Вы заявили, что, будучи озлоблены против Советской власти, пошли на связь с английской разведкой. Подтверждаете ли вы это заявление?