Елена Толстая - Очарование зла

Дуглас развернулся к Болевичу:

— Не спускать с него глаз!

Болевич кивнул и бесшумно вышел следом.

Весь вечер Кривицкий ходил по Парижу. Он засматривался на вывески и стоял перед витринами, погружался в раздумья перед афишными тумбами, время от времени заходил в кафе. Иногда просто останавливался на углу какой-нибудь особенно симпатичной старенькой улицы и со вкусом делал глоток из маленькой плоской фляжки. Вечерний город по-другому искрился перед человеком, слегка выпившим; алкоголь приоткрывал перед таким зевакой крохотную дверцу, наглухо закрытую перед трезвенником, являл ему маленький дополнительный оттеночек, прилагаемый к основным цветам. Кривицкий откровенно лакомился Парижем, и те, кто сейчас наблюдал за ним, понимали это.

Болевич следовал за Кривицким в автомобиле. Сам Болевич за руль не садился — чтобы ничто не отвлекало. Руководство ценило в Болевиче его умение подмечать детали; отчасти этим даром поделился с ним его друг Эфрон: они ведь действительно, помимо всего прочего, оба снимались в кино. Хотя роль человека, падающего в пруд с контрабасом в обнимку, мало требовала актерского искусства, она, во всяком случае, давала повод к некоторой работе над собой.

За рулем сидел Кондратьев. Машина слушалась его, как податливая, чуткая к партнеру женщина: легко поворачивала, тихо шуршала по мостовой, беззвучно останавливалась и как призрак трогалась с места. Слежку за объектом поручили не Кондратьеву, его задача — только водить автомобиль, поэтому Кондратьев не слишком задумывался над увиденным. Он следовал по путям Кривицкого по вечерним улицам, не выделяясь среди прочих водителей. Кривицкий слежки не замечал — точнее, он не замечал именно этой машины. Однако в том, что за ним сейчас установлено наблюдение, он, разумеется, не сомневался.

И все же один раз зашел в телефонную будку. Быстро набрал номер, закрывая спиной автомат.

Услышал гудки, потом голос Рейсса — встревоженный:

— Алло! Кто это?..

Кривицкий молчал.

— Кто? — повторил Рейсс.

Кривицкий положил трубку и вышел.

Болевич прикусил губу. Он видел, что некий звонок состоялся; видел также, что Кривицкий, кажется, не произнес ни слова. Это могло иметь определенный смысл, но могло вообще не иметь смысла. В любом случае в номере у Кривицкого установлено прослушивающее устройство.

Кривицкий побродил еще немного, а когда стало совсем свежо, отправился в гостиницу. Теперь следить за ним станет и проще, и сложней: одинокий автомобиль, припаркованный под окнами гостиницы, определенно привлечет внимание. Зато и Кривицкий никуда не денется.

Кондратьев зевнул, не скрываясь. Он никогда не роптал, был весьма исполнителен, но великолепная физиология этого человека требовала к себе некоторого уважения. В частности, если Кондратьев хотел спать, удержать его в бодрствующем состоянии не могли ни крепкий кофе, ни коньяк, ни угроза расстрела.

Болевич сказал ему:

— Спите, Кондратьев. Я понаблюдаю.

— Если что — разбудите, — зевая во весь рот и являя чудесные ровные зубы, сказал Кондратьев. И тут же отключился.

Болевич не сводил глаз с желтого прямоугольника — окна. Он видел, как Кривицкий ходит по номеру. Вот подошел к окну, выглянул. Явно заметил автомобиль. Ничего, ничего. Пусть понервничает, может быть, оно к лучшему — наделает каких-нибудь ошибок.

Но Кривицкий ошибок не наделал. Автомобиль подтвердил все остальное. Кривицкий посмотрел на телефонный аппарат, стоявший в номере, как на личного врага. Прошелся несколько раз взад-вперед. Принял решение.

Он выглянул в коридор. Никого. Значит, до того, чтобы красться за ним по пятам, они еще не дошли. Ограничились наружным наблюдением. Хорошо.

В конце коридора имелся служебный выход. Правда, он был заперт, но только не для революционера: у него всегда имелась связка легких удобных отмычек. Кривицкий быстро спустился по лестнице. Долго стоял у двери, подглядывая: нет ли и там кого-нибудь чрезмерно бдительного. Нет, никого. Только один автомобиль, возле главного входа. И прослушивающее устройство — это несомненно. Сейчас все ужасно увлечены этими устройствами. В этом кроется некоторая уязвимость. Человек всегда в конце концов оказывается хитрее и гибче машины. Даже такого механизма, как сталинский режим.

Кривицкий выбрался в переулок. Там, в самом конце переулка, на углу, имелся еще один телефон-автомат. Еще один звонок Рейссу. Опять безмолвный.

Рейсс, уже не на шутку встревоженный, повторял:

— Кто это? Кто звонит?

Кривицкий повесил трубку и вернулся в номер. Теперь можно спокойно заснуть.

Что он и сделал.

Утром его разбудил вторжением Болевич. Кривицкий и бровью не повел. Болевич держался молодцом, был свеж и даже попахивал одеколоном, но опытный глаз Кривицкого сразу различил приметы бессонной ночи, проведенной в автомобиле. Лицо чуть смято, равно как и одежда, во взгляде — темнота, как будто ночь все еще имеет над ним какие-то права.

Не произнеся ни слова, Болевич закрыл за собой дверь. Встал у двери, прислонившись к ней спиной.

Кривицкий сказал лениво:

— Простите, я вынужден одеться…

Никак не реагируя, Болевич отозвался:

— Вас хочет срочно видеть Дуглас.

— Я не могу уйти из номера, — вяло возразил Кривицкий. — Вы же знаете, мне должен позвонить Рейсс.

— Он уже не позвонит, — сказал Болевич.

На миг в груди у Кривицкого все сжалось: неужели они опередили Рейсса, и Игнатий уже мертв? Чтобы скрыть свое состояние, Кривицкий зевнул, прикладывая ладонь ко рту, испустил натужный смешок:

— Вы так уверены? Он обещал.

— Он сбежал из Парижа, — сказал Болевич.

Еще один зевок, чтобы скрыть облегчение. Кривицкий рассмеялся снова:

— Простите меня. Право, мне следует подняться и привести себя в порядок. Сейчас же выезжаю вместе с вами.

Болевич уселся в кресло, взял вчерашнюю газету, уже прочитанную и смятую. Развернул.

— Я подожду вас.

— Я не сбегу, — сказал Кривицкий.

Болевич встретился с ним глазами:

— А кто говорит, что вы сбежите? Я вообще не намерен за вами наблюдать. Просто устал. Простите, я не спросил дозволения передохнуть у вас в номере.

И, поскольку Кривицкий молчал, спросил в упор:

— Так можно я посижу здесь, пока вы собираетесь?

Кривицкий знал, что намерен сказать ему Дуглас. Его возвращают в Москву. Болевич это подтвердил. Знал Кривицкий также и то, что означает данный приказ. Игнатий был прав. Поэтому по дороге на выставку, где у Дугласа была штаб-квартира, Кривицкий вдруг попросил остановить автомобиль.

— Я позвоню жене, — пояснил он. — Я быстро. Сообщу ей, чтобы собирала вещи.