Александр Торопцев - Охрана

– А кто подставил-то? – спросил Касьминов, махнув вторую дозу.

– Сам поймешь, придет время. Но что ни делает Бог, все к лучшему. Я, если честно говорить, в этих ЧОПах хиреть стал. И духом, и телом. Хорошо, что все так получилось. Сейчас хоть при деле. С нормальными людьми общаюсь. Уж такие подставы мы друг другу не делаем. Ха! Пришел бы, сказал по-человечески. Ну, уступил бы я ему этот объект. А то, хмырь, слежку устроил. Гражданская душонка, хоть и в полковничьих погонах когда-то ходил. Тьфу!

– Какую слежку, о чем ты говоришь?

– Ладно. Замнем для ясности. Так ты говоришь, сына в пограничное училище отдал? Это верно. Человеком там станет. У меня младший в этом году окончил. В Карелии служит. А старший уже майор, представь. Еще шажок и меня догонит.

Они в тот день выпили немного. И расстались. Разъехались по своим веткам. И долго-долго Касьминов не вспоминал комбата. Сегодня вспомнил он его слова: «Подставили меня, крепко подставили!»

«Выходит, и нас кто-то подставил, – думал Касьминов. – Но кто? И зачем? Никаких нареканий за четыре с половиной года не было. Все проверки прошли. В спортзал ходили регулярно, документация в порядке. Выпивок на объекте никто никогда не замечал. Все было чин-чинарем».

Николай ходил у ворот под козырьком, в тени, мечтал, чтобы поскорее навелась резкость в голове, чтобы вечер пришел и все разъехались по домам, чтобы Бакулин смотался (они третьего по ночам отпускали домой, естественно, скрывая это от руководства). А потом, когда все разойдутся, хотелось Николаю вмазать чуток – Нина сегодня наверняка оставит им после юбилея пузырек. А то и два. Нормальная она женщина, с понятием. А уж разогревшись ее водочкой, Николай хотел поговорить по душам, в открытую то есть, с Сергеем Прошиным. Как в первый раз, когда они с ним и Петром Польским встречали в конторе 1996 год. Петр, между прочим, во! мужик оказался. Службу вмиг просек, они с ним как за каменной стеной были, особенно в первые недели, пока обвыкались.

Не пили, между прочим, ни грамма. На день РВСН даже не выпили, хотя Польский и поздравил утром Сергея с его профессиональным праздником. Но под Новый год Иосифович раскололся. «Что же, – говорит, – мы не люди совсем? Объект закроем, в штаб доложим и обязательно махнем. Это не дело, честно говоря, на сухую Новый год встречать».

Сергей и Николай ободрились. Каждый из них на всякий случай и закуски мировой привез, и по бутылке водки. Да и сам Польский не сплоховал.

Встретили они Новый год, прямо сказать, по-человечески. Выпили за стойкой, закусили. Поговорили. Петр, даром, что ли, старше их был на десять лет, вел вечер великолепно. А потом так сказал: «Вижу, ребята вы настоящие, службу знаете. Поэтому – только Чагову ни гу-гу! – предлагаю по ночам одного человека отпускать домой. А что? Телефоны у нас есть. В случае чего – на мотор и вперед. Тебе, Николай, только хреново, честно говоря. Но есть же у тебя кто-нибудь в Москве. А дома все лучше спать, чем здесь».

Предложение охранникам понравилось, особенно Сергею. Ему от Чистых прудов можно и пешком добежать в случае чего. Николаю было посложнее. Но и он нашелся: «К брату буду ездить или еще в одно место». На том и порешили. Время отсчитало один час Нового года. «Может быть, сегодня и начнем? – загорелся Николай. – Кинем жребий, а?»

Кинули жребий. Как часто бывает в таких случаях, повезло начальству.

«Нет, сегодня я не могу! – Петр Иосифович стал отказываться, но все же махнул рукой, быстро переоделся, оставил телефон, не домашний, какой-то другой, бросил на ходу: – Моя там сегодня, пока!» – и побежал в метро.

Сергей и Николай продолжили встречу Нового года. Разговор быстро потеплел. Они посматривали на мониторы, иной раз выходили на улицу, возвращались к стойке, провозглашали тосты. На телевизор не обращали внимания. А когда совсем разогрелись, Сергей вдруг горестно вздохнул:

– Уже семьдесят дней, как она умерла, никогда бы не подумал. Первый разряд по художественной гимнастике, могла бы кандидатом стать, даже мастером. Подвижная всегда, деловая. И вдруг эта болезнь. Запустили мы, понимаешь.

И так он грустно говорил о жене своей, что даже Николаю невмоготу стало, на что уж он человеком был невпечатлительным. Он попытался увести разговор в другую сторону, но Сергей никак не мог выбраться из этой печальной темы, очень больной для него. «Много выпили, – подумал Касьминов. – Нужно уложить его, пусть отдохнет». А вслух почему-то сказал:

– Ты же молодой еще. Весной только сорок будет. Жизнь впереди.

– Нет, Николай, что ты. Я как вспомню, как уходила она… Нет. Такое врагу не пожелаешь. Глаза добрые, смотрят на меня, просят о чем-то. Вижу, просит, понимаешь, помоги, муж ты мой родной, опора в жизни. А я ничем помочь не могу. И говорить я об этом больше никогда не буду, извини, что-то обмяк я. Давай помянем ее. Такая была женщина хорошая. Ни разу не пожаловалась, не пикнула даже. Только просьба в глазах.

Они помянули жену Сергея Прошина, он посуровел и тихо выдавил, не закусив:

– В жизни больше не женюсь.

– Жизнь большая, Серега, – хрустнул огурцом Николай.

– Нет. Я в одной статье прочитал о том, что, если у кого-то умерла своей смертью жена, то возрастает вероятность того, что и вторая жена, если он женится, тоже умрет. Какой-то ученый статистику собрал.

– Дурак он. Слушай ты этих ученых. Им статьи писать нужно да деньги зарабатывать, а нам теперь из-за них не жить, что ли, прикажешь? Навыдумают всего. Давай-ка лучше вмажем за наше здоровье, добьем эту бутылку, да иди-ка ты спать.

– Да, уже три часа. По два часика поспим. А Чагова ты не бойся. Он нас в обиду не даст, точно тебе говорю. – Сергей подвел черту под другой темой, которая тревожила многих охранников, и ушел в комнату отдыха, захватив с собой на подносе грязную посуду.

Николай завернул бутылки в газету, сунул их в целлофановый пакет, вышел во двор конторы и сбросил в большой контейнер для мусора, стоявший у вторых ворот – ворот заднего двора, как он по-деревенски обозвал площадку справа от входа в здание. Там стояли старые машины и даже заезженный грузовик с надшитыми в два рядами бортами, оставшийся на балансе организации еще с тех пор, когда каждый год в конце лета из Москвы на целину отправлялись по разнарядкам сверху машины на уборку урожая. Вот уже несколько лет мощный потрепанный грузовик скучал под окнами очень престижной конторы на заслуженном отдыхе, хотя любому водителю, бросившему случайный взгляд на него, было ясно, что ЗИЛку этому еще возить бы и возить, хоть зерно, а хоть и другой какой товар, а не пылиться без дела у всех на виду.

Здесь, в конторе, ему возить было нечего. «Не иностранные же делегации катать по московским проспектам!» – усмехнулся Николай, развернулся круто, по-офицерски, на сто восемьдесят градусов от контейнера с мусором, направился к дверям, бесшумно, медленно, чему-то беспечально улыбаясь. Москва догуливала праздник года. Полусонно шевелились жесткие ветви тополей, невпопад моргали окна соседних домов, по улицам бродили группы загулявшихся, надсадно шумели, старались всех на свете перекричать, но усталость брала свое, не слишком громкими были последние гулены первой ночи Нового года.