Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика

Было понятно, что если б он только мог применить нагайку… Но это явно было не велено. Что приводило его в совершенную растерянность. Поскольку, как вести себя с этим народом, он явно не понимал. Хотя, отметим, справился блестяще. За минуту до появления президента хасидов оттеснили из прохода. Президент прошел на приличествующей дистанции от массовки. Произнес короткую, но энергичную речь. Благополучно ушел. После чего толпа в лапсердаках снова затопила каждый квадратный сантиметр. Но это никого уже не волновало.

Так вот, американская служба безопасности явно имела опыт общения с евреями на порядок больший, чем казахская. Что исторически объяснимо. Несмотря на то, что осаждавшая трибуну толпа пейсов и лапсердаков не имела. А напротив, имела в качестве формы одежды классические костюмы с галстуками. Но вела себя точно так же, как далекие предки и близкие ортодоксальные родственники. Вольно. Чтобы не сказать, распущенно.

Последнее, впрочем, объяснялось элементарным голодом. Завтрак в отеле был ранний. Закуски перед приемом, в противоречие с тем, как это обычно у американцев бывает, не выдавали. Выдавали напитки. В том числе алкогольные. В количестве, недостаточном для того, чтобы ощутить опьянение. Но достаточном, чтобы разыгрался аппетит. В итоге есть хотелось смертельно. Бейкер говорил. И еще говорил. И снова говорил. Пропади он пропадом.

Из еды на тарелках лежали только отпечатанные на красивой цветной бумаге меню. Естественно, на английском. Меню обещали длинный перечень блюд, называвшихся преимущественно непонятно. Был различим кофе. В конце. А также какие-то птифуры. Ну, птифуры так птифуры.

Автор вспомнил свое первое, в 70-м году, еще четвероклассником, посещение Ленинграда. Кафе «Север» на Невском. И потрясающего вкуса крошечные, на один укус, пирожные, которые были птифурами. Эклеры. Корзиночки. Наполеоны. Ма-а-сенькие. Но очень вкусные. Рот наполнился слюной. Сглотнул. Подошла вторая волна. Сглотнул еще раз. Бейкер не подвел: сказал еще фраз десять. И замолчал. Вызвав гром аплодисментов: появился шанс перекусить.

Последующие два часа на столы несли одну перемену за другой. На здоровенных тарелках лежало что-то странное. Маленького объема. Очень эстетического вида. Совершенно невнятного вкуса. Но изящно распределенное по поверхности фарфора. С каждым блюдом автору становилось все более неловко за свое гастрономическое невежество. Поскольку назвать это, которое периодически появлялось, едой, по его мнению, было никак нельзя.

Причем из десятка человек, сидевших за столом, лицом не менялся, после очередного издевательства хозяев над вкусовыми рецепторами гостей, только один – банкир Анатолий Ландсман. То ли исходя из его природного хладнокровия. То ли наученный опытом создания своего СДМ-банка. На остальных, включая пару итальянцев, грустно было смотреть. Насчет последних автор понял, почему они были так печальны, только после того, как сам поездил по Италии. И оценил местную кухню.

Как бы то ни было, ушли неизменные сырые овощи. Что-то желтое, размазанное по дну глубокой тарелки: очевидно, тыквенный суп. Клубок проросшей травы с крупными семечками и ярко-оранжевыми мелкими цветками. Не исключено, что это было дифлопе с семечками кациуса. Открытое для московской театральной и кинопублики Квартетом. И много лет спустя.

Наконец, в качестве основного блюда возник сопровождаемый ядовито-зеленым шпинатом резиновый, непрожевываемый ни за какие деньги крошечный кусочек плохо побритой утки с толстой, в пупырышках шкурой. Шкура, кости и два мясных волоконца. Что называется, надеемся, вам все понравилось. Очень приятно было с вами познакомиться. Пролетая Вашингтон, округ Колумбия, заезжайте к нам на чай. Будем рады. Всегда. И – двери закрыть. Плотно. На случай, если гость не понял.

Светская беседа не клеилась. Надежда оставалась только на то, что Макдоналдс за углом отеля не закроется до того, как делегацию до этого отеля довезут. Но, правда, к чаю и кофе должны были подать птифуры. Ну, что такое американский чай и кофе, в том числе на приемах в госдепартаменте, это песня особая. Краснодарский чай из крупных веточек и случайно попавших к ним в компанию старых листьев на фоне плохо заваренных, с какой-то пеной березовых веников, которые принес официант, выглядел бы очень даже ничего.

Итальянцы попросили кофе. Получили. Понюхали. Осторожно пригубили. Этого хватило, чтобы их перекосило окончательно. Кофе был явно бочковой. Этот кофе можно было считать продуктом среднего рода. Как много позже разрешило российское Министерство образования и, с позволения сказать, науки. Отвечая на пожелания руководства. Которое таким нехитрым способом явно рассчиталось со школой за собственную юношескую неспособность запомнить, как надо писать на самом деле.

Но не в том суть. Птифуры принесли. И это таки были птифуры. В смысле: врагам нашим такие птифуры. На смертном одре. Чтобы не мучились. По тарелке диаметром с купол Капитолия были размазаны золотисто-зеленые зигзаги. Похоже было, что по ней пустили погулять сильно подвыпившую птичку. С длинным клювом. Кулика. Или вальдшнепа. Которую сильно тошнило. Морская болезнь там или алкогольное опьянение. Бывает. И тошнило ее именно этим, двуцветным. Среди чего лежали три коричневые то ли кучки, то ли таблетки. Намекая на то, что несчастную птичку не только тошнило. Иначе откуда бы они там втроем взялись?

В завершение этого натюрморта на тарелке присутствовали три ягодки. Небольшие. Плохо вымытая черника – одна штука. Густо волосатая малина – одна штука. Беловато-зеленая, с намеком на розовое, даже не притворяющаяся спелой, земляничина – одна штука. И, напоследок, фиалка. Роскошная. Синяя с желтой сердцевинкой. На самом краю тарелки. Эстеты работали. Не иначе.

Что сказать? Время клонилось к вечеру. Обед все равно был испорчен. Имело смысл попробовать десерт. Ягоды были – корм для шотландского пони. Поскольку маленькие и невкусные. То есть в самый раз. Пони тоже маленький. Неприхотливый. Привычный к чертополоху. И прочей дряни, вроде вашингтонских правительственных десертов.

Зелено-золотистая птичья блевотинка на вкус была такой же, как на вид. Как и коричневые кучки. Г-но г-ном. Последнее, на что оставалась хоть какая-то надежда, была фиалка. Выглядела она многообещающе. Сочная. Яркая. Вспомнив клубок травы с зернами и цветочками, автор сделал явно напрашивавшийся вывод о том, что цветок, скорее всего, засахарен. Возможно даже, пропитан ликером. И его нужно съесть.

С одной стороны, точно такие же фиалки росли у автора дома, в Москве, в большом количестве в цветочных горшках, и их никто не ел. С другой стороны, абсолютно такая же на вид, как поданная в качестве салата, трава росла у него под балконом, на газоне. А также на московских помойках. И ее там тоже никто не ел. В отличие от успешно заканчивавшегося приема. Сомнение было решено в пользу съедения фиалки. Что и произошло. Сказано – сделано.