Инго Шульце - Адам и Эвелин

Мне понравилась идея с портным. Но мне не представлялось возможным написать сценарий и не хотелось прерывать работу над рукописью романа «Новые жизни» [3] Отрывок из романа «Новые жизни» был опубликован в журнале «Иностранная литература», 2009, № 10. . Однако я с удовольствием согласился просмотреть сценарий, если и когда он будет написан.

Несколько недель или месяцев спустя мне передали повторную просьбу Бачо, я отказался — но затем случилось нечто странное: только я повесил трубку и собрался продолжать работу, как сам загорелся этой идеей.

В предложенном материале меня вдруг заинтересовала возможность выбора, возникшая в Венгрии в 1989 году, — выбора, которого до этого у восточных немцев не было, а вскоре после этого не осталось ни у кого.

С другой стороны, меня заинтересовала возможность столкнуть друг с другом различные представления о работе.

Я быстро понял, что жена портного попросит своего западного любовника остаться еще ненадолго (что покажется ему невозможным из-за необходимости вернуться на работу), потому что она наслаждается промежуточностью положения, хочет продлить отпуск и, возможно, сделает выбор в пользу венгра, а не в пользу восточного или западного немца.

Я набросал начало, предложил вариант дальнейшего развития событий и разрешил Бачо воспользоваться этими идеями по своему усмотрению; в свою очередь, я попросил у него разрешения написать новеллу, отталкиваясь от его идеи.

Мы еще какое-то время писали друг другу, но впоследствии общение прекратилось. Дальнейшая судьба кинопроекта мне не известна.

В начале 2005 года мой редактор и издатель Элизабет Руге спросила меня, не хочу ли я поучаствовать в создании серии книг по мифологии, которую задумало издательство «Берлин ферлаг». Мне было предложено придумать и рассказать продолжение любого древнего мифа, но меня это могло заинтересовать, только если бы я мог рассказать этот миф при помощи истории из нашего времени. Но мне ничего не приходило в голову.

Несколько месяцев спустя — на тот момент я был полностью погружен в редактуру «Новых жизней» — я стал читать книгу Рюдигера Сафрански «О зле», которая начинается с истории Адама и Евы.

Сложно объяснить, как рождаются идеи, но вдруг я осознал, что мой портной и его жена находятся в классической ситуации Адама и Евы, потому что Адам и Ева первыми получили возможность выбора: они могли либо сохранить свой статус-кво, либо попробовать запретное. Странно, но портной в моих набросках на тот момент уже носил имя Адам.

Однако мне не хотелось сразу же после «Новых жизней» снова возвращаться в мир 1989 года, и я засел за рассказы, вышедшие весной 2007 года в сборнике под названием «Handy» («Мобильник»).

Идею «Адама и Эвелин» — название было определено еще до начала работы — я взял с собой в Рим, куда поехал благодаря одиннадцатимесячной стипендии Виллы Массимо. Я собирался, если получится, попробовать себя в написании этой новеллы и реализовать свою давнюю мечту: выпустить очень-очень тонкую книжку.

В Риме я, играя в футбол, порвал ахилл на правой ноге, мне сделали операцию, и с конца июня — как раз только начиналась страшная жара — был вынужден в гипсе и на костылях безвылазно засесть в раю. Чтобы не окончательно погрязнуть в меланхолии, я попытался работать.

За несколько месяцев до этого мне в руки попала книга Ханса Блуменберга «История понятий». В предисловии автор пишет о своем отце и вспоминает темную комнату, где тот проявлял фотографии: «Человек, который не верит в тварный характер нашего мира, все же знаком с понятием творения по тому, как сам наглядно „созидал“ в темной комнате».

Началом должно было стать сотворение мира, увиденное как проявление фотографий в темной комнате.

В отличие от романа «Новые жизни», в случае с которым на процесс поисков ушло три года, на этот раз я нашел нужную интонацию за три дня. Повествование не должно было вестись от первого лица: я достаточно часто использовал этот прием в сборнике «Мобильник». Новелла должна была начинаться Адамом и заканчиваться Эвелин, и, хоть я и выпустил из виду это намерение во время написания текста, затем я вернулся к этой идее.

Я пытался писать каждый день по тысяче слов, в день — по короткой главке. Это была реакция протеста. Таким образом я пытался преодолеть свое разочарование, связанное с необходимостью проводить лето в гипсе, прикованным к месту. Каждое утро мне казалось, что я не справлюсь с поставленной задачей. Но самое позднее к вечеру у меня появлялась идея — я ведь знал, где должна закончиться поездка.

Примерно к десятому августа — я уже мог немного ковылять — я написал сорок глав. Адам и Эвелин как раз собирались пересечь венгерско-австрийскую границу. Мне пришлось прерваться из-за необходимости выполнить срочную работу по заказу. Это было непросто, я скучал по своим персонажам, мне самому хотелось узнать, что будет дальше.

В начале сентября я на четыре дня слетал в Венгрию, арендовал там машину, зашел в Будапеште в церковь в районе Зуглигет, где располагался известный палаточный лагерь, организованный братьями Мальтийского ордена, и поехал на Балатон, где до того был всего однажды, во время венгерско-немецких писательских встреч в 1998 году. Было странно искать пристанище для своих персонажей. Ничто не соответствовало моим представлениям, на тот момент уже очень конкретным. Так как час был поздний и я уже объехал весь северный берег Балатона, я снял комнату в мотеле в Бадачони. А мне вообще-то очень хотелось остановиться на частной квартире. Но потом я утешил себя тем, что Ангьяли (венгерская семья, у которой остановились Адам и Эвелин) ведь уже были «полностью написаны» и я располагал скорее слишком большим, нежели недостаточным количеством деталей.

В Бадачони мне встретился мужчина, торговавший инжиром из собственного сада, а потом я совершил прогулку по тому же маршруту, что и мои персонажи десятого сентября. В Бадачони действительно есть часовня с надписью «1789», а наиболее четко выбитые имена на медном кресте в виноградниках я нашел под датой «1889».

Лишь под конец года я вновь нашел время для работы над текстом, который на тот момент все еще продолжал считать новеллой. К концу января, вновь вернувшись в Берлин, я закончил работу над черновым вариантом, хотя подобающего финала у меня еще не было.

Я сам был удивлен тем, как много места в романе занимают диалоги. Но теперь я думаю, что по-другому и быть не могло. Для того чтобы перенестись от одного персонажа к другому, требуется убедительный переход. Поэтому поездка с Востока на Запад сопровождается движением повествовательной перспективы, которая вывинчивается из Адама и в финале упирается в Эвелин. Так получилось практически само собой, потому что отношения между персонажами настолько накалены, что им остается либо разговаривать друг с другом, либо проломить друг другу головы, либо навсегда расстаться. Как в хорошей оперной постановке персонажам не остается ничего другого, как вдруг начать петь, так и мои персонажи могут только говорить, говорить, говорить. Осень 1989 года была временем говорения, принципиальных речей.