Уинстон Черчилль - Саврола

Президент обычно вставал рано и сразу же приступал к чтению газет. Он читал статьи, в которых обсуждалась политика правительства или критиковались его действия. В это утро он получил исключительно много литературы. Во всех газетах главное внимание было уделено ограничению права голоса и всеобщему восстанию, которое произошло вслед за этим. Вначале он раскрыл газету «Час», предназначенную для представителей ортодоксальной посредственности, которая осторожно поддерживала правительство, надеясь на его благосклонность при распространении случайных новостей, которые время от времени предоставлялись в ее распоряжение. В полутора столбцах издания газеты «Час» осторожно выражалось сожаление о том, что президент был неспособен полностью восстановить право голоса; такая позиция устраивала большинство читателей. Во втором столбце было высказано полное неодобрение (точнее, яростное осуждение) позорного восстания, которое привело к таким печальным последствиям. Таким образом отдавалось должное президенту, который прислал в газету текст английской ноты, поступившей накануне. Он был опубликован дословно с помпой и торжественностью. Сообщалось, что текст представил «наш специальный корреспондент» в Лондоне.

«Придворная», респектабельная утренняя газета с прискорбием отмечала, что такой позорный бунт произошел в начале сезона. В ней выражалась надежда, что это событие не отразится на великолепии правительственного бала, который должен был состояться 7 сентября. В газете также был представлен отличный отчет о первом торжественном ужине, устроенном президентом. К основному тексту прилагалось меню. Была выражена обеспокоенность тем, что сеньор Лоуве, министр внутренних дел, не присутствовал на этом мероприятии из-за недомогания.

«Искренний собеседник», ежедневная газета с огромным тиражом, воздержалась от комментариев, но опубликовала талантливый репортаж о жестокой бойне, душераздирающие подробности которой были представлены ярко и эмоционально.

Это были издания, которые поддерживали правительство, и президент всегда читал их в первую очередь, чтобы найти защиту от гнева, который радикальная, народная и демократическая пресса обрушивала на него, его правительство и все его действия. Самым худшим результатом использования высокопарного языка в обычных публикациях является то, что в экстренных ситуациях становится невозможно красочно описать их. Такие издания, как «Фабианец», [1] Фабианец — приверженец фабианства, философско-экономического течения, получившего свое название от имени римского военачальника Фабия Максима Кунктатора (Медлительного). Фабианцы полагали, что преобразование капитализма в социалистическое общество должно происходить постепенно, медленно, в результате постепенных институциональных преобразований. «Солнечный край» и «Бурный поток» уже исчерпали яркие эпитеты из своего обширного словарного запаса при освещении незначительных событий. Теперь, когда граждане подверглись смертоносному обстрелу и их древние привилегии были поруганы, газеты очень сдержанно сообщили об этом, хотя люди испытывали чувства, заслуживавшие более ярких эпитетов. Газеты так часто и так живо сравнивали главу государства с Нероном и Искариотом (в незначительной мере показывая преимущества древних героев), что было трудно понять, как относиться к нему в настоящее время. Тем не менее они ухитрились найти несколько неиспользованных выражений и обрушили все свое красноречие на правительственный ужин, как пример «зверского попрания самых элементарных принципов человечности». У читателей газеты «Солнечный край» создалось впечатление, что в ней с особым упоением сообщалось, как министры «наслаждались позорной оргией обжорства и уплетали изысканные блюда пальцами, запачканными кровью убитых, в то время как тела их жертв не были захоронены и никто не отомстил за них».

Закончив чтение, президент бросил с кровати последнюю газету и нахмурился. Его не интересовала критика, но он знал, какой силой обладала пресса. И он понимал, что она не только отражала, но и формировала общественное мнение. Не могло быть сомнения в том, что возрастало недовольство против него.

За завтраком он был задумчивым и печальным. И Люсиль тактично старалась не раздражать его вымученными банальностями утренней беседы. К девяти часам утра он всегда принимался за работу, но в это утро он приступил к ней раньше обычного. Секретарь уже сидел за столом и что-то напряженно писал, когда вошел Молара. Он встал и поклонился. Это был формальный поклон, который казался признанием равенства, а не выражением почтения. Президент кивнул и направился к столу, на котором были тщательно разложены письма, требовавшие его личного внимания. Он сел и начал читать. Время от времени он что-то восклицал, выражая согласие или неодобрение. Часто он делал пометки карандашом, принимая решения и высказывая свое мнение. Мигуэль собрал документы, которые он оформлял, и отнес их в соседнюю комнату, где работали младшие секретари. Их обязанность заключалась в придании особой помпезности официального языка таким фразам, как «Грубый отказ», «Конечно, нет», «Обратитесь в военный штаб», «Экспансивный ответ», «Я не согласен», «Посмотрите прошлогодний доклад».

Люсиль тоже читала и писала письма. Закончив это занятие, она решила поехать в парк. В течение последних недель, а именно: после того как они вернулись из летней резиденции, она перестала вести привычный образ жизни, установившийся в последние годы. Но после всех волнений и беспорядков, случившихся на днях, она считала своим долгом продемонстрировать смелость, которую она не чувствовала. Это могло бы помочь ее мужу, поскольку она отличалась дивной красотой, творческие люди неизменно проявляли свое почтение. По крайней мере, это не могло никому повредить. Кроме того, ей надоело проводить время во дворце и прилегающих к нему садах. Был подан экипаж, и она уже собиралась сесть в него, когда к двери подошел молодой человек, который холодно приветствовал ее.

Граждане республики Лаурании гордились тем, что они никогда не вносили политику в свою личную жизнь или личную жизнь — в политику. В дальнейшем станет ясно, насколько это оправданно. Нынешняя ситуация была напряжена до крайности, и стало трудно следовать этому принципу, но политические противники по-прежнему обменивались любезностями. Люсиль была хорошо знакома с великим демократом, который часто бывал в доме ее отца еще до гражданской войны. Он всегда поддерживал с ним формальное знакомство. Она улыбнулась и поклонилась в ответ, спросив, был ли он намерен встретиться с президентом.