Владимир Карпов - «Могу хоть в валенке дышать!»

Пояснять отец ничего не стал. Лишь сказал, энергично растопырив пятерни:

— Не та тут у вас в Москве старуха! Не та!

К началу рабочего дня он вернулся к прежней установке: с красными книжечками к главе администрации.

— Я ему свою ветеранскую, а ты свою — бахнем ему об стол!

Прежний наш разговор все-таки возымел действие, и отец отказался от мысли тыкать книжкой в нос.

— Да этот глава, поди, сидит там сейчас, хвост прижал! — Я становился изощреннее, овладевая отцовской терминологией.

Это убедило. Мы отправились не в администрацию, а в паспортный стол.

Я пристроился было к очереди, но тятя — ветеран! — процокав лыжной палкой о керамическую плитку, вошел прямиком в кабинет начальника. И скоро из кабинета раздался душераздирающий крик:

— Пропорю, гад!

Я опрометью бросился на голос, распахнул дверь и увидел: полный человек в форме майора милиции, вобрав в себя живот, стоит у белой стены, за креслом, а дед, неистово потрясая палкой, целится в него блистающим острием. За другим столом, в углу, также белый и прямой, как бы завис сержантик.

— Я что, дурака перед вами валять пришел?! — наступал дед. — Вова, покажи ему руку! — отец схватил меня за запястье, ткнул ладонь в глаза майора, а рядом выставил свою пятерню. — На, смотри, одна рука!

Довод действительно был неоспорим: похожи руки!

— Я не сомневаюсь, что это ваш сын, — ласково заговорил майор, выворачивая глаза на палку, — но, к сожалению, в нашем обществе пока еще существуют некоторые формальности… — теперь он умоляюще смотрел на меня.

— Отец, давай я сам с ним переговорю, с глазу на глаз, покажу ему свою красную книжечку… — все точнее улавливал я убеждающую отца аргументацию. Да, видимо, и его собственный довод — одинаковые пятерни, хотя при старчески исхудалом запястье пальцы отца были толще, натруженнее, — не мог не убедить человека. Не слепой же!

Отец вышел. Майор, вытирая испарину, все тем же странным для представителя столь почтенной профессии вкрадчивым голосом принялся мне объяснять то, о чем я уже слышал в ЖЭУ и в суде.

— Но проще всего для вас, — дополнил он, — оформить опекунство, как на чужого пожилого человека, нуждающегося в уходе… — Майор чуть помолчал и добавил: — Не обижайтесь, но просто по-человечески хочу вам сказать: хорошенько подумайте, прежде чем прописывать такого папу…

Очередь перед кабинетом живо интересовалась отцовской пятерней, и мне также пришлось представить ей и свою, подтверждая, как это мы здорово все объяснили начальнику.

— У тех детей, от первой жены — она молодой умерла, — рука в мать! Хотя с лица они на меня пошибают! — растолковывал отец. — А у этого, хоть и фамилия у него материна, рука моя! Против не попрешь!

На улице отец обнаружил, что паспорт его у меня, без изменений, и он все так же не может голосовать, да еще и нуждается в опекунстве.

— Дрянь тут вы все! — зашагал от меня дед размашисто и прочно.

Меж тем в центре столицы, как фаллические символы власти, уже стояли с поднятыми дулами танки. А безвестный генерал Лебедь, возглавлявший колонну, плутал в это время в коридорах власти, как он признавался позднее, отчаянно пытаясь выяснить, где враг.

Отец же мой, как и весь народ, узнавал о происходящем через электронные СМИ, которые четко объявляли, что танки вошли для осады «Белого дома». Теперь он магнетически прилип к своему персональному телевизору, то присаживаясь, то вскакивая с резким взмахом мухобойки и на удивление кратким комментарием: «Резинщики!»

Пропустить, не стать участником событий мне показалось непростительным. Отправился в Москву. На автобусной остановке, словно врезной кадр в действительность, бросилось в глаза свежее объявление со знакомым красивым, размашистым почерком и характерными словосокращениями: «Старик 79 лет. Хожу с палочкой, но еще крепкий. Пенсия большая (инв. ВОВ). Жилья нет. Ищу спутн. жизни с жил. пл. Обращ. по адресу…» И далее улица, дом, но не указан корпус и квартира. Дом же у нас десятиэтажный, с шестью подъездами, а рядом, как раз под указанным номером, без корпуса пятиэтажка… И таким вдруг вопиющим одиночеством дыхнуло это объявление странным, необъяснимым сопротивлением чему-то!.. Сидит там старик наедине с историческими катаклизмами, ни прописки ему, ни старухи путной… Ткнется какая в его объявление — и сразу понятно: хоть и большая пенсия, а уж в маразме.

Вернулся, по возможности не нажимая на момент склеротичности, сказал, мол, у нас ведь не просто дом номер, а еще и корпус, квартира…

— Это я специально не указал, — проявил отец небывалую ясность ума. — Кому надо — найдет!

По пути на электричку я обнаружил еще два-три точно таких же объявления — закодированных! И дальше ехал уже спокойным за отца, в дни потрясений все-таки исполненного ожидания «той», настойчивой, неостановимой, которая прошерстит два многоэтажных дома, но найдет его, еще крепкого, хотя и с палочкой…

Воодушевленные массы даже на футбольном стадионе меня всегда вводили в уныние, а среди скучившихся для борьбы за права и свободы личности нашло одно ясное ощущение: подай я, конкретная личность, сейчас хоть голосок против — так из самых искренних побуждений под своими высокими знаменами и затопчут…

Ночью я ввалился к другу, живущему на Арбате: тот сидел перед включенными телевизором и транзисторным приемником и знал о происходящем лучше меня — на экране по кабельному телеканалу шла информационная строка, а радио вело прямой репортаж с мест наиболее динамичных событий, будто со спортивных состязаний, где заранее известен маршрут (вторичная аналогия со спортом — случайность). Организацию эфира я оценил впоследствии, когда новые обстоятельства жизни меня сделали радийщиком.

От друга же, несмотря на поздний час, я позвонил Б., просто набрал номер по инерции. И, к полному изумлению, мне ответил его совершенно бодрый, оптимистический голос: мол, все нормально, газета у нас будет, вот вернется шеф из отпуска, подпишет и… То ли он темнил, рассчитывая на чужое ухо, подумалось мне, то ли с высоты не всегда виднее?.. Там солнце, вершины слепят и не разглядеть, что здесь, внизу, все уже потекло и поплыло… Однако напряжения в ожидании развязки событий добавилось: может, все-таки ему что-то особенное известно?

К рассвету я захватил боевой люд в ликовании на площади, которая скоро получила соответственное название — Свободы. И так воистину романтически, чисто светились глаза! Лица были одухотворенны, полны чувства значительности свершенного!.. Во многих, если не в большинстве, из ратников новых свобод угадывались представители НТР с их характерными очечками, аккуратными бородками, гладкими стрижками. Они в эти дни оказались самым революционным классом; тогда им, будущим челнокам, рыночным торговцам или даже создателям АО, наверное, мерещились честно защищенные диссертации, открытия, признание…