Ринат Валиуллин - Кулинарная книга

— В общем, ушла.

— И как ты?

— Тяжко одному.

— Ты ей звонил?

— Когда грустно, все звонят бывшим. Знаешь, как временами накатывает.

— Я знаю, что такое депрессия, когда очень хочется отвести душу, но, куда бы ты ее ни отводил, ей все не нравится.

«Даже одинокому человеку необходимо побыть одному. Одному из тех, кого могут любить», — подумал я, закурив и предложив сигарету Оскару.

Он махнул головой и достал свою, электронную.

— Бывает, — увидел я росу на его глазах. — Только не надо драматизировать. Соберись!

— Я пытаюсь, но как? Очень трудно собрать человека из того, что она оставила.

— Женщину тебе надо, большую теплую женщину, она тебя вылечит. Хочешь, познакомлю, у меня много в универе.

— Ради бога, не надо меня лечить, у тебя не хватит лекарства! Ладно, извини, Макс, загрузил я тебя с утра пораньше, мне уже пора на йогу, — положил он в карман рубашки свою сигарету, допил остатки чая и встал.

Я с радостью оторвал задницу от подоконника, выключил плиту и пошел его провожать, размышляя о том, что сегодня надеть.

Город выглядел серой грудой камней, которые легли так витиевато, что люди, прогуливаясь по нему, невольно ощущали свою убогость. По их тусклым лицам было видно, что им чего-то не хватало. Одним времени, другим любви, третьим денег, остальным просто не хватало, поэтому они были счастливы. Однако последних встречались единицы.

Я встретился с Фортуной у выхода из метро в центре города. Небо тосковало.

— Почему в нашем городе так мало солнца и так много угрюмых людей? — спросила она меня.

— Почему? Есть и счастливые, те, что умеют пить это солнце сквозь облака.

— А те, что не умеют?

— Просто пьют, или того хуже — микстуру.

— Надеюсь, ты не про нас?

— Нет, конечно. Но выпить хочется.

Мы решили зайти в кафе, чтобы залить погоду кофе или еще чем-нибудь.

Заняли столик в самом углу. Приглушенный свет создавал полумрак, тихо скрипел саксофон, пахло свежемолотым кофе.

— Ты позволишь, сегодня я угощу, — улыбнулась Фортуна.

— Если только любовью, — подозвал я гарсона.

— Тебе какую: со страстью, изменой, капризами, со скандалами?

— Что желаете? — вмешался в разговор официант.

— Мне покрепче, я люблю неразбавленную, — закрыл я сразу две мишени.

— Мне тоже покрепче, — засмеялась Фортуна.

— Текилу или виски! — обратился я к ней.

— Два виски со льдом, — отпустила она официанта. — Знаешь, иногда мне хочется быть вульгарной, развратной, даже пошлой. Ты изменился бы, стань я такой? — тепло сжала Фортуна мою ладонь.

— Нет, но начал бы изменять.

— Я подозревала, что слишком честна, чтобы быть твоей женой.

Нам принесли выпивку.

— Видишь два стеклянных глаза в моем бокале? — поднял я его.

— И в моем — тоже холодный взгляд.

— Больше всего я не хочу, чтобы ты на меня когда-нибудь так смотрела.

— Тогда не изменяй.

— Тогда не становись пошлой и вульгарной.

— У нас для этого слишком мало солнца, — она сделала небольшой глоток. — И теплое море тоже не помешало бы, — положила мне голову на плечо.

— Чем займется дама у моря?

— Буду лежать на пляже, чтобы волны целовали мне ноги спокойно, ветер листал книге бумажные губы.

— Ты что, читать туда поедешь?

— Нет, я хочу, чтобы меня читали.

— Там солнце слишком назойливо.

— Не назойливей, чем мужчины.

— Рассчитываешь на роман?

— Какое море без романов? Представляешь, красное сухое заката. Беседы. Ладони. Колени.

— Чужие губы на завтрак.

— На завтрак, обед, ужин. И дивные рыбы, теплые, влажные, волнующие, малосоленые. И каждое их касание усиливает сердцебиение.

— Думаешь, я тебя отпущу? Никуда ты теперь не поедешь с такой буйной фантазией, — кончился в моем стакане виски.

— В том-то и дело, что я даже сама себя не могу отпустить.

— Почему?

— Неужели ты до сих пор не понял. Ни желтая таблетка солнца, ни море витаминов, ни компрессы времени, ни примочки старых друзей, ни микстура новых знакомств уже не лечат, мне постоянно нужна инъекция тебя.

«Хоть бы это утро было добрым», — подумал я, когда вышел на кухню. Фортуна сидела за столом. Она молча пила чай. Посмотрела на меня как на мебель, которую уже давно пора было выставить на «Авито», достала из вазочки печенье и откусила.

— Как спалось, дорогая? — взял себе чашку и налил чаю.

— Отлично, — вылетело на меня несколько крошек печенья вместе с воздухом из ее губ. — Ой, извини! — улыбнулась она, хотя и не планировала эту улыбку.

— Что тебе снилось? — взял последний кусок вчерашней шарлотки и не заметил, как он исчез.

— Розовые верблюды.

— Верблюды?

— Да, они мне плевали в душу.

— Что, тоже печеньем? — открыл я холодильник по инерции.

— Ты не знаешь, к чему это?

— Может быть, к тяжелой работе, — нашел там колбасу и сыр.

— Мне кажется, дело не в этом. Кстати, где ты так задержался вчера?

— Были дела, — отрезал себе немного того и другого, сложил и откусил.

— По ночам?

— Зашли с коллегами в бар, ну и засиделись. Что здесь такого?

— Ты не находишь забавным, на тебе эта странная розовая футболка.

— Ты все еще про верблюда? — подсел я к Фортуне и приобнял.

— Что пили? — попыталась убрать мою руку со своего плеча жена, будто я делал это впервые.

— Ну что еще могут пить верблюды? — поцеловал ее в шею. — Пиво.

Я понимал, что медлить больше нельзя. Надо было брать инициативу в свои руки.

Надо брать женщину, пока в голове ее проходит сложную цепочку сомнений анализ. Пока тебе еще не вынесен приговор. Только хороший секс, даже не обязательно хороший, главное — неожиданный, может смягчить наказание. В жизни любой женщины так мало приятных неожиданностей. Иначе болезнь будет прогрессировать и может затянуться на несколько дней и, самое главное, на несколько ночей. Нет ничего хуже, чем спать рядом с телом, когда мог бы с душой.

Я крепко обнял Фортуну и начал есть ее губы, приговаривая: «Ах ты, моя телятина!» Под халатом у нее ничего. Мои руки потекли по теплому телу: от груди все ниже, к влагалищу, которое, казалось, только этого и ждало. Оно радушно встретило мою ладонь и начало о чем-то живо общаться. Я почувствовал, как твердею. Фортуна закрыла глаза, одна ее рука обхватила мою шею, а вторая потянула за скатерть. Со стола полетели чашки, теплый чай выплеснулся на пол, корзинка с хлебом запрыгала по паркету, за ним рассыпалось крошечным ливнем печенье, страстью опрокинулось на скатерть малиновое варенье.

— Иногда я притворяюсь до такой степени, что становлюсь сама собой, — уже сдирала с меня розовую футболку Фортуна. Я поднял руки, и ей это удалось.

— Черт, я очень хочу посмотреть в окно, — глубоко дышала Фортуна.