Дэвид Бэддиэл - Время спать

Фрэн пожимает плечами и качает головой (похоже, ей всегда мало одного жеста или действия). Думаю, покачивание головой означает: «Нет, они не начнут действовать по-другому», а пожимание плечами — «Откуда мне знать, я лишь смиренный мудрец».

— Как бы то ни было, — говорю я, предчувствуя, что моя банальная просьба столкнется с ее представлением о значимости происходящего, — мы хотели с Диной фильм посмотреть, так что не могла бы ты… — зрачки ее до боли бирюзовых глаз расширяются, как у жертвы, глядящей на убийцу, — отнести Ника в спальню.

Она смотрит на меня так, будто я только что отпустил сомнительную шутку насчет ее умирающей от рака матери. Это продолжается до тех пор, пока до Фрэн не доходит, что фразы «Прости, и о чем я только думал?» она от меня не дождется. Затем, всем своим видом выражая недовольство, она пытается встать. Но ей, однако, это не удается — у Ника тяжелая голова; изобразив какие-то движения плечами и отсутствующей у нее задницей, она озадаченно откидывается на спинку дивана.

— А его нельзя разбудить? — предлагаю я.

Фрэн поднимает глаза, удивляясь моей настойчивости.

— Что ж, на мой взгляд… — начинает объяснять она тоном знающего врача, собирающегося ответить дилетанту.

— НИК!!! — кричу я. — НИК!!! ВСТАВАЙ-ВСТАВАЙ!!!

«Вставай-вставай»? Тоже мне, Билли Коттон нашелся. Фрэн, как ни удивительно, тоже заражается происходящим и принимается легонько хлопать его по щеке.

— Хмфтсь, — бормочет Ник, приоткрывая один глаз.

— Николас! Как ты себя чувствуешь?

Глаз Ника медленно вращается в поисках говорящего, находит и тут же закрывается — возможно, лекарство не только успокаивающе влияет на его нервную систему, но и просто лечит.

— Час от часу не легче, — вздыхаю я. — Придется тащить.

Кладу руку ему под голову, отяжелевшую то ли от сна, то ли от безумия, то ли от всего вместе, и при этом довольно сильно упираюсь костяшками пальцев в ногу Фрэн. Она бросает на меня яростный взгляд.

— Да помоги же мне, — пытаюсь я разрядить ситуацию.

Она вздыхает, но все же чуть приподнимается, чтобы голова Ника съехала ниже и она могла обхватить его за плечи. Нам удается поднять верхнюю часть туловища Ника, — мы прямо как доктор Франкенштейн и Игор, помогающие монстру встать. Ник все еще крепко спит.

— Хорошо, подержи его, — говорю я, отходя к другому концу дивана, чтобы взять его за ноги.

Забираюсь на диван, встаю коленями на две подушки и хватаю Ника за лодыжки; Фрэн, продолжая одной рукой упираться ему в спину, забирается с ногами на диван и тоже садится на колени позади Ника, не переставая показывать всем своим видом, что ее обманом заставили это делать.

Мы сидим друг напротив друга.

— Ладно, давай на «раз-два-три», — предлагаю я. — Раз. Два. Три!

Я поднимаю его за ноги, а Фрэн ничего не делает, так что тело Ника сгибается в позе, уместной разве только в кабинете гинеколога.

— Что «раз-два-три»? — спрашивает Фрэн.

— Раз, два, три — подняли! — сержусь я.

— А не проще будет, если мы сначала встанем? — спрашивает она.

— Тогда у него не будет точки опоры! — объясняю я, понимая, что она совершенно права, и используя словосочетание «точка опоры», чтобы попытаться ее запутать. — Ладно, будь по-твоему.

Последнюю фразу я произношу с таким выражением лица, будто она просто не смогла оценить всей сложности задуманного мной маневра.

Мы держим моего сумасшедшего соседа — тело его так согнулось, что мне даже приходит в голову, а не продать ли нам эту сценку в программу «Улица Сезам», — затем поднимаемся и, уже стоя на ногах, стаскиваем его с дивана. Какое-то время он болтается, как гамак.

— Хорошо, — говорю я. — Скажи мне, если станет слишком тяжело.

— Не беспокойся, — отвечает она. — С Николасом мне тяжело не будет.

Я пячусь назад и тащу его за ноги, а Фрэн, уловив мое движение, продолжает держать его за руки. Если ее метафорическое утверждение верно и она в состоянии поддержать не только его дух, но и тело, то я восхищен: Ник — жирный, подлец, он не дал себе труда, развивая духовное начало, ограничить плотское.

— Если хочешь, можем передохнуть, — предлагаю я у двери в коридор.

— Руки у меня пока не устали, — отвечает она.

Мы уже несем его по коридору, как вдруг Ник просыпается. Совсем просыпается: кажется, будто из-за таблеток он может либо спать, либо бодрствовать — третьего не дано. То есть мгновение назад он вовсю храпел, а теперь у него лицо человека, объевшегося гуараны.

— Любовь — она как воздух, — надрываясь, поет он и покачивается в такт. — Ее бывает слишком много, тебе бывает слишком хорошо. А потом ее не хватает, и ты умира-а-аешь.

Голова безжизненно падает на плечо — он засыпает. Дина вышла из моей спальни и смотрит тяжелым взглядом учителя, требующего объяснений.

— Брайан Коннолли пел, — объясняю я.

Мы укладываем Ника на кровать.

— А почему одеяло такое жесткое? — не понимает Фрэн.

В этот момент раздается звонок в дверь.

— Кого еще там черти принесли? — бормочу я, выходя из спальни.

Мои надежды на приятный вечер теряют высоту быстрее, чем «Гинденбург». Я различаю в дверном окне контуры огромного дуба и чуть ли не просвечивающей тонкой ивы.

— Привет! — хором здороваются Бен и Элис, когда я их впускаю.

На Элис большой красный вязаный свитер и черная кожаная куртка. Она наклоняется ко мне и целует в щеку, и даже в таком изможденном и потерявшем точку опоры сознании я нахожу уголок, где можно сохранить ощущение, возникающее, когда Элис губами прикасается к моей щеке. Она проносится мимо, направляясь к лестнице. Бен, отводя в сторону руку, в которой зажата завернутая в синюю бумагу бутылка вина, тоже наклоняется ко мне, пытаясь поцеловать, но я отстраняю его.

— Что происходит?

— В смысле? — не понимает он.

— Зачем вы пришли?

— Я тоже очень рад тебя видеть, Гэйб, — говорит он, входя в дом. — Нас Дина пригласила.

Он поднимается по лестнице вслед за Элис.

— Чего? — удивляюсь я.

— Я звонил…

— Когда?

— Около часа назад. Хотел напомнить, что вторая статья должна быть к пятнице. А Дина предложила нам зайти. Разве она тебе не сказала?

— Нет.

— Дело в том, что мне эта мысль показалась удачной. Почему бы нам не встретиться всем вчетвером? К тому же, судя по голосу, она очень хотела нас увидеть.

— Правда?

— Ну да. Я вообще не припомню, чтобы она с таким воодушевлением о чем-нибудь говорила.

Этого я не понимаю. Когда мы заходим в квартиру, то видим в коридоре Фрэн — она опять улыбается.

— Привет, — здоровается она, снова вытворяя что-то непонятное со своей рукой, прежде чем протянуть ее. — Ты, должно быть, Бен. А я Фрэн.

Он изображает улыбку и пожимает ей руку.

— Узнаешь? Мы по телефону недавно разговаривали, — объясняет она. — Кстати, Габриель, тебе точно надо вызвать какую-нибудь службу, чтобы они разобрались с помехами на линии.