Михаил Сергеев - Последний мужчина

— Ты что, испугался?

— Испугался. — Сергей снова замолк. — Я вообще сейчас думаю, что многие ныне известные и богатые люди побывали там. А в тот момент, помню, я боялся перевернуть страницу, обоснованно полагая, что, прочитав, не смогу удержаться от желания попробовать.

— Сильный шаг, — согласно кивнул Новосёлов. — Я бы вряд ли удержался. Любому хочется заглянуть «за черту», мне так кажется.

— И сделать это сравнительно легко. Именно поэтому, думаю, тема не афишируется церковью. Конечно, не только поэтому. Есть ещё их позиция, крайне отрицательная и обоснованно негативная к такому шагу, что, безусловно, главный аргумент.

— А те авторы там, сторонники — они-то заинтересованы? Печатают ведь, возможно, и без задних мыслей.

— Верно. Но недоверие людей к таким фактам настолько велико, что интереса не вызывает. Впрочем, та книжонка затёрта до дыр. А читал я её в Ленинке. В других библиотеках нет. В продаже не найти. Значит, какой-то круг интересующихся есть.

— Что-то вроде закрытого общества?

— Может быть. Кстати, в первой книге, той, ученого-священника, приводится ещё один пример. В Швеции в Средние века жил некий Сведенборг, состоятельный человек и даже учёный муж. Он тоже «путешествовал» и также записывал. Две тысячи страниц приятных ощущений, только представь себе. Причем настолько уверовал, будто попадёт туда после смерти, что с радостью покидал этот мир — заказал себе на смертном одре увеселительную музыку. Во удивились. Народ-то темноватый был. — Сергей пощёлкал выключателем настольной лампы из белого итальянского фарфора — его любимой вещи в комнате. За окном темнело.

— Ну, вот видишь, ничего страшного. — Новосёлов лукаво посмотрел на него.

— Не дай бог.

— Думаешь?

— Уверен. Тем более, я совсем забыл сказать, в книге отмечается резкое увеличение таких случаев в наше время, а следовательно, и людей, испытавших это. Он даже объясняет почему.

— И почему же?

— Подожди. — Хозяин поднялся и вышел из комнаты. Через несколько минут вернувшись с маленькой книгой и пролистнув несколько страниц, он остановился на одной из них с загнутым углом. — Вот что сам автор пишет: «Никогда ещё человечеству не давались такие потрясающие доказательства — или, по крайней мере, намёки на то, что есть иной мир, что жизнь не кончается и даже обладает более ясным сознанием и жизнью после смерти». И это пишет церковь! А вот ещё: «Более того, этот «потусторонний мир», похоже, сам раскрывается человечеству, которое стремится испытать его… он всё чаще проникает, прорывается в наш мир… «Оккультный взрыв» последних лет был вызван возрастанием паранормальных опытов всякого рода и, в свою очередь, способствовал их распространению», — Сергей перелистнул страницу. — А вот и оценка, послушай: «На одном краю спектра этих опытов находятся «посмертные» опыты…» — то есть, чтоб ты понял, при клинической смерти и в случаях, подобных Лорно, «в которых для контакта с потусторонним миром требуется незначительное волевое усилие или же вообще его не требуется. На другом же краю этого спектра находятся современное колдовство и сатанизм, где уже имеет место сознательная попытка общения и даже служения силам потустороннего мира». Так-то. — Он захлопнул книгу.

— Слушай, я смотрю, у тебя всё подчеркнуто. Изучал?

— А то!

— Да, серьёзная тема. Есть чего опасаться.

— Прямо указано!

— Но ведь с тобою всё-таки случилось. И без всякого желания.

— Мне всё уже кажется сном, — Сергей глубоко вздохнул и отложил книгу.

— Ну а без дьявольщины, просто из любопытства, почему всё-таки нельзя? — не унимался Новосёлов.

Хозяин разочарованно пожал плечами.

— Так не объяснить. Нужно прочесть, и не только это. — Он неожиданно поднялся. — Ладно, а не выпить ли нам по маленькой?

Воодушевление, с которым прозвучали слова, добавило настроения обоим.

— Не возражаю! — гость принял правила игры. — Слушай, а что было потом?

— А потом, потом я поплыл на теплоходе в круиз.

К удовольствию друзей, по откосу подоконника мерно барабанил весенний затяжной дождь.

Они целовались на глазах тысяч восторженных обожателей. Они радостно принимали у себя репортёров и раздавали интервью. Казалось, всё было выверено в их жизни. Даже жёлтая пресса не смела трогать самую счастливую пару на свете. Сколько молодых сердец, рыдая после встреч с ними, мечтали о такой судьбе. Успех и счастье — всё было у них, и они не скрывали этого.

А потом, вечерами, он её бил. Бил остервенело, с исступлением. Бил жестоко в своей расчётливости — чтобы не задеть лицо. Оно приносило деньги. Это тоже было выверено в их жизни.

«…Розовый фламинго, та-та-та-та-та-та, розовый фламинго, та-та-та-та-та-та», — грохот музыки из овального зала второй палубы доносил восторг ретродискотеки. Сергей с усилием открыл дверь, вдавленную сильным сквозняком, и оказался прямо перед барной стойкой. Не без труда, перекрикивая шум подпевающей толпы, ему удалось привлечь внимание — бармен согласно кивнул, и через пару минут он с бутылкой вина и тарелкой сыра, уворачивался от подвыпивших пассажиров, пробираясь вглубь, ища свободный столик. Таковых не было. Неожиданно взгляд его остановился на одном. За столиком сидела пара. Мужчина лет сорока, улыбаясь, говорил что-то спутнице. Та отвечала такой же улыбкой. На красивой голубоватой скатерти стояли лишь два недопитых бокала. Это обстоятельство и некоторая, как ему показалось, благожелательность сидящих сыграли решающую роль. Он подошёл и слегка наклонился, чтоб спросить разрешения присесть. Его вид с занятыми руками, да и сама обстановка не требовали дальнейших пояснений. Мужчина с пониманием улыбнулся, и, глянув на спутницу, согласно кивнул. Сергей присел.

Музыка наконец стихла. Гость посчитал себя обязанным извиниться за нарушенное уединение пары и тут же выяснил, что те из Борнмута — небольшого курортного городка, что на юге Англии, на берегу Ла-Манша. Он побывал там много лет назад, изучая язык, правда, толку было мало. Зато галерея какого-то местного художника, жившего лет триста назад, привела его в восторг. Тогда Сергей поймал себя на мысли, что тот, в отличие от «великих» и признанных, изображал на полотнах не выдуманную, а реальную жизнь, не задумываясь особенно над её смыслом. С интересом разглядывая детали одежды, предметы быта, он отметил, что жили тогда гораздо чище и одевались аккуратнее, чем представлялось ему ранее. Импонировала и манера исполнения — без нарочито гротескного навязывания болезненных и отчаянных сторон жизни простолюдинов, что контрастировало с работами русских передвижников на те же темы.

Они разговорились. Мужчина, который назвался странным именем Регонд, оказался известным телеведущим, она — бывшей журналисткой, невероятной популярности которой завидовали не только коллеги. Ныне же — просто женой, заботящейся о чудных, по их словам, двух детях. Её мать, супруга состоятельного медиамагната, согласилась присмотреть за прислугой, оставшейся с детьми в Англии. Круиз на русском теплоходе был своего рода отдыхом от постоянного внимания на родине. Правда, они сожалели, что и здесь им встретились иностранцы. Именно поэтому «неузнанность» и была радостью общения с Сергеем.